Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

На углу квартала Лялин остановился, внимательно осмотрел серый каменный домик и обернулся к немцу.

— Это здесь. Здесь живет моя тетка. Я должен узнать, дома ли она?

Он быстро достал блокнот и написал два-три слова.

— По условию я не могу войти в дом… Пойдите вы, Черевичный. Пусть выйдет сюда.

Матрос Черевичный взглянул на немца и принял листок бумаги. Но Лялин передумал.

— Нет, лучше вы, Протасов… Черевичный такой верзила — еще испугает старушку. Скажите тетке, зовет Аркадий, и пусть не пугается — жив, здоров.

— Даю одну минуту, — сказал немец.

На улице было слышно, как зазвенела щеколда двери, потом донесся женский голос, потом все стихло. Протасов, по-видимому, вошел в дом.

За ставнями зажегся свет. За широкой щелью медленно прошла тень. Снова хлопнула дверь, застучали и смолкли шаги… Но Протасов не появлялся. Его ждали минуту, две.

— Странно, — проговорил Лялин озабоченно. — Разрешите, я сам позову.

Немец молча достал из-за борта пиджака пистолет.

— Мы подождем еще полминутки, — сказал он, отступая на шаг от Лялина и оборачиваясь к нему лицом. — Может быть, ваша тетушка занята туалетом?

Прошло не менее пяти минут. Немец поднес к губам свисток, но Лялин остановил его, не скрывая тревоги:

— Постойте. Вы можете испортить все дело. Они услышат свисток и уйдут.

Матросы медленно отступили от Лялина. Больше не могло быть сомнений. Он наводил немцев на след партизан. Одним могучим рывком Черевичный схватил его сзади за плечи, на секунду ощутил под ладонью упругий, дрожащий кадык, но Лялин рванулся в сторону, споткнулся и упал на землю. Черевичный с размаху ударил его ногой, он слышал, как хрустнули ребра… Пронзительно взвизгнул, заверещал свисток, и в ту же минуту от молодых акаций у заборов, из темных подъездов метнулись тени.

Оба матроса бросились бежать, но здесь же, на углу, Черевичный упал, сраженный пулей.

— Мерзавец… Какой мерзавец… — прохрипел он.

Второму матросу, Илье Кузьменко, тоже не удалось уйти. Икая и отплевываясь кровью, Лялин сказал ему равнодушно:

— Даже пытаться не следовало, приятель. Я знал, что за нами идет целый взвод.

Дом оцепили, выбили двери, но комнаты были пусты. До самого утра шел обыск — на чердаке, в подвале, в сарае, в ближайших домах. Протасова не нашли. В покинутом доме, откуда исчез Протасов, один из агентов поднял смятую записку. Он прочитал пять еле заметных слов.

Теперь эта записка лежала на столе перед лысым следователем и он с нетерпением поглядывал на дверь в ожидании, когда Лялина приведут из лазарета.

Он вошел в кабинет, осунувшийся и бледный, и следователь сразу отметил в его лице едва уловимую перемену — как будто стало оно выразительнее и строже.

— Разрешите ваш блокнот и карандаш, — приказал лысый, разглаживая записку.

Лялин подал блокнот. Казалось, он был очень усталым. Он сказал:

— Оставьте излишние хлопоты. Записка передана мной.

Потом он достал из кармана золотой портсигар и остаток марок и положил их рядом с блокнотом.

— Вот это — ваше. За ненадобностью — возвращаю.

Следователь впервые потерял самообладание. Каменная челюсть его упала. Он навалился грудью на стол, серая лысина, блестевшая, как цинковое железо, покрылась каплями пота.

— Вы хотели освободить именно Протасова? Почему?

Лялин глубоко вздохнул и покривился от боли.

— Это — общий вопрос. Да, это вопрос о ценности жизни. Я пришел к выводу, что жизнь Протасова — ценнее моей. Вы убедили меня в этом. Ведь вы искали не меня. Я видел его в последние минуты на «Бойком»… в кубрике, за радиоаппаратом. Он хранил свой передатчик в сундучке. Потом, когда спасательный бот был взят на буксир, я заметил, Зет выбросил изорванную телеграфную ленту. Ну, вот… Потом, для проверки, вы предложили мне свою ленту с шифром. Признаюсь, это была ответственная минута. Я думал: все кончено, и пошел на риск. Я прочитал именно то, что хотел. Мне была известна здесь, в городе, одна партизанская явка: сообщили на случай, если придется остаться в окружении. Теперь она известна и вам, но поздно. Я направил туда Протасова. Понимаете, почему я написал эти слова: «Я знаю, кто ты. Уходи». Я знал, я один знал наверное, что именно он — Зет. Я не мог раскрыть эту тайну даже товарищам в смертной беде. Он был для меня примером: он, Зет, молчал. — Лялин печально усмехнулся. — Что ваши приманки, угрозы? Пыль, прах… Презрение товарищей, которое я испытал, — вот страшная пытка. Однако вы все равно проиграли. Зет не вернется, он далеко. А мне бы одно только слово сказать товарищам.