Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

Он повторял себе: решительность! Первые шаги, уже сделаны, и нужно закончить начатый путь победой.

Но какую неприятность сообщил караульный офицер! Оказывается, не только шестерых беглецов, но и его, и курильца буниос приказал перевести в тюрьму. За что же его, Мура, решили поселить вместе с арестантами? За смирение? Что за порядки в этой Японии! Он был послушен, вежлив, исполнителен, обучал русскому языку переводчиков, исписал бесчисленное количество вееров, кланялся и ползал перед мало-мальски знатными посетителями — и за все это его… в тюрьму?

Хорошо, он снова смирится. Нет, не долго пробудет он в тюрьме. Уже при первых допросах буниос поймет, что перед ним не заговорщик, не бунтарь, а человек добропорядочный и добронравный.

В судебном помещении, где Мур впервые после разлуки увидел возвращенных беглецов, он сразу отметил одну приятную перемену. Ему и Алексею было приказано стать несколько в сторонке от группы Головнина. Расстояние между ними было не особенно велико, но все же это было расстояние! В сторону беглецов Мур даже не посмотрел, неотрывно следя преданным взглядом за каждым движением буниоса. Некоторое время губернатор негромко совещался с чиновниками. Эта минута и показалась мичману подходящей. Он сделал шаг вперед и, сложив на груди руки, наклонив голову, всем видом изображая покорность судьбе, заговорил негромким, дрожащим голосом:

— Матросы… Я обращаюсь к вам… Я знаю — вы не виновны. Капитан и штурман заставили вас отчаяться на эту страшную, бессмысленную попытку к бегству. Прошу вас, говорите нашему доброму буниуосу только правду. Как перед богом, так и перед ним!

Губернатор поморщился и сделал знак рукой, приказывая Муру отойти в сторону. Обращаясь к Головнину, он спросил:

— Известно ли вам было, капитан, что если бы вам удалось уйти, я и еще многие чиновники лишились бы жизни?

— Мы знали, что караульные могли бы пострадать, — сказал Головнин. — В Европе в таких случаях ответственность несут караульные. Но мы не думали, что японские законы настолько суровы и жестоки, чтобы наказывать людей ни в чем не повинных.

Мур снова решительно выступил вперед.

— Неправда, мой дорогой буниос!.. Капитан сознательно говорит неправду. Я сам объяснял ему, штурману и матросам, что в Японии имеется на сей счет очень суровый закон.

Моряки удивились: губернатор, казалось, не обратил внимания на слова мичмана.

— Разве в Европе существует закон, — спросил губернатор строго, — по которому пленные могут спасаться бегством?

— Такого печатного закона нет, да и не может быть, но поскольку мы не давали честного слова, мы считали свой шаг позволительным.

Мур громко засмеялся; все чиновники и губернатор обернулись к нему, а мичман, делая вид, будто не в силах сдержаться, продолжал хихикать в рукав.

— Что с этим человеком? — спросил губернатор у Теске. — Он болен?..

Молодой японец ответил поспешно:

— Да… Имеются признаки… Он все чаще высказывает бессовестные мысли.

— Какие это мысли?

— Такие, что могут появиться только у предателя.

— Мне жаль этого человека, — медленно выговорил губернатор, внимательно оглядывая Мура. — Однако он хочет говорить? Пусть говорит.

— Вас опять обманывают, мой буниос! — воскликнул Мур огорченно, — Капитан открыто смеется над вами. В Европе бегство из плена карается не менее сурово, чем в вашей стране.

Немигающие глаза губернатора словно остекленели; впалые, старческие губы затаили усмешку.

— Вы начинаете делать успехи, мичман. Правда, успехи, нелестные для офицера. Вы забываете, что люди этой группы равны для меня, хотя вы лично и не успели бежать.

— Но я и не пытался бежать, мой буниос! — вскрикнул Мур испуганно. — Я давал только притворное согласие, чтобы потом обо всем рассказать вам!

Чиновники засмеялись, а губернатор проговорил негромко и равнодушно:

— Похоже, вы для того и числились в экипаже «Дианы», чтобы передавать японским властям секреты своего командира. — Он кивнул Головнину: — Когда Федор Мур давал согласие бежать вместе с вами, вы верили ему?

— Да, безусловно, — твердо сказал капитан.

— А теперь… кого же он обманывает, вас или меня?

— Поступки мичмана Мура остаются на его совести. Когда мы собирались бежать, мы были уверены, что он уйдет с нами. Потом он струсил. А позже, я думаю, у него появились собственные планы: предать товарищей и возвратиться в Россию одному. Он, вероятно, рассчитывал, что сможет оклеветать нас и тем заслужить вашу благосклонность.