Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

Странно, однако к такому поступку Варичев шел уже давно. Он понял, что теперь лишь выразил себя; длинная цепь событий вела его к этому. Он всегда хотел быть впереди. Нет, он не мог видеть себя рядовым. Вот он помнит зиму тридцатого года, корабль, замерзший во льдах, свет луны, густой и дымный над пустыней торосов. Три месяца дрейфовал по Берингову морю корабль. Матросы по утрам скалывали вдоль его бортов лед. Глубокой ночью, в немой тишине, Варичев нередко просыпался и подолгу лежал с открытыми глазами: ему чудилось слышным движение льдов. Тихий звон несся откуда-то снизу, из трюмов. Каждая заклепка и доска переборок проникалась этим лихорадочным звоном…

Накинув теплый бушлат, Варичев выходил на палубу. У трапа, весь серебряный от инея, дежурил вахтенный матрос… Залитая лунным светом пустыня лежала вокруг, в мглистом, сияющем тумане тонули ее горизонты; это был лунный мир — мертвый, окаменелый, — холодным огнем горели кристаллы льда, смутные тени дрожали и таяли над равниной.

Теперь такой далекой и совсем нереальной казалась та большая жизнь городов, железных дорог, веселых селений, как будто действительно все зигзаги и петли дрейфа были самим Стиксом, как нередко шутил капитан.

Варичев много знал о зимовках, но то, что пришлось ему самому увидеть и пережить бесконечной ночью в тридцатом году, нисколько не было похоже на рассказы полярников — обыденней, проще и, главное, неизмеримо скуднее оказалась эта жизнь. Она упорно ставила его в ряд, по какому-то необъяснимому ранжиру, а он все время как бы сдерживал свой бунт.

В конце января, после четырех дней пурги, в ясное морозное утро, Варичев поднялся в каюту капитана. Это был старый полярник, потомственный моряк, он даже помнил времена парусного флота.

Наклонив седую голову, он молча выслушал штурмана, потом поднялся из-за стола, медленно прошелся по каюте. Варичеву показалось — для капитана не был неожиданным этот утренний визит. Кажется, он ждал его именно сегодня. Едва обернувшись, он сказал:

— Я понимаю вас…

И за все время, пока, немного сбиваясь, Илья излагал свой план, капитан не сказал ни слова, только перекладывал бумаги на столе.

На корабле было десять пассажиров. С этой группой опытных, бывалых, но береговых и утомленных рейсом людей Варичев решил добраться до материка, чтобы дальше, на оленях, они выехали в Анадырь и на фактории.

Капитан согласился. Он крепко пожал ему руку и внимательно заглянул в глаза. Вечером он вручил Варичеву письмо к начальнику фактории.

Уже на другой день рано утром Илья покидал корабль. Он уходил с корабля, не успев даже проститься со всеми, ему самому не было понятно, почему он так спешил.

Когда на третий день пути впереди показались белые, едва различимые взгорья Чукотки, несмотря на усталость, он смеялся и пел. Чего стоили эти три месяца, проведенные во льдах!

Отдохнув три дня на фактории в теплом просторном доме, где от печки пахло свежей сосной, где спокойная мебель стояла у стен уверенно и прочно, а за окном тонкая береза качала белыми ветвями, Варичев стал собираться в обратный путь. Долго и тщательно увязывал он свой мешок, затягивал пояс на полушубке, проверял компас.

В стекла окна стучался крупный снег. Он шел отвесно, и за время сборов, за эти два часа подготовки, Варичев заметил, что снегопад усилился, что на большом оттаявшем стекле вырос колючий узор.

В комнате находились все десять пассажиров, с которыми прошел он семьдесят миль. Это был крепкий полярный народ — геологи-разведчики, ихтиологи, звероловы. Здесь, на берегу, они чувствовали себя уверенно и спокойно. Сидя на лавках у стены, они молча смотрели на штурмана. Никто не отговаривал его. Еще в пути Варичев сказал: «Я вернусь на корабль».

Что ж, этого требовало дело. Уже завтра половина людей уйдет в тундру, к далеким селениям на золотые прииски Колымы, к Анадырю… Другие пойдут на север по пустынным берегам… Этого тоже требовало дело. Слово, сказанное штурманом, уже было началом дела. Он сам это хорошо знал. И он не ждал ни уговоров, ни длинных напутствий. У двери, в чехле, смазанное машинным маслом, проверенное, ожидало его ружье. Осталось проститься с начальником фактории. Начальник вышел на полчаса покормить собак.

В последний раз в этой теплой комнате Варичев закурил папиросу. Душистый и ощутимо теплый дым заволок перед его взором окно. Он закрыл глаза. В комнате по-прежнему стояла спокойная тишина. Да, это был Север. Варичев знал и Юг — звездные ночи над Черным морем, музыку, доносящуюся из садов, на высоком мостике, сверкающем чистотой, невозмутимо-спокойного штурмана в белом кителе. «Курортные моряки» — он сам это говорил иногда о черноморцах. Его тянуло сюда — к суровым далеким берегам, где человек проверяется каждый день, как проверяется кремень добыванием огня.