Константин Волков - С тобой моя тревога

— Верно, Зайцев… Надо пытаться. Если есть в этих людях хоть что-нибудь хорошее — разбудить. А всю дрянь выпарить, выжечь!.. Я вот думаю о чем, Зайцев: надо ли знать всем на заводе, что они из тюрьмы? Не осложнит ли это их врастание, что ли, в коллектив, их жизнь? Или, наоборот, дать им понять, что на заводе знают, кто они, откуда и почему оказались среди нас?

— Так ведь все равно не скроешь! Один человек узнает — все знать будут, Сергей Петрович! Да и чего с ними чикаться! Ну, миндальничать, что ли! Пусть они знают, что мы все знаем. Знаем и доверяем. Но не очень-то верим.

— Как же это так: доверяем и не верим? — Правая бровь у директора вопросительно поднялась, образовав на лбу две продольные складки.

Петя смешался, вскочил со стула:

— Я вот так думаю, Сергей Петрович. К примеру, Эркин Валиев разрешает мне учиться ездить на своем мотороллере. Он мне уже доверяет ездить одному. Только, говорит, не угробься. Машина, говорит, черт с ней, починим, а сам не разбейся! Выходит, не верит еще пока, что умею ездить, да?.. А доверяет. Я сяду за руль, а он рядом бежит, пока не запыхается… Мы же этим «друзьям» оборудование доверим. Спать на соседних кроватях с нами будут, обедать в одной столовой. Это что — доверие?! А веры у меня лично им нет. Я, конечно, им ничего такого не скажу, Сергей Петрович! Вида даже не подам. А присматриваться обязан, верно ведь?

— Ну, положим. — Дорофеев вдумывался в слова паренька и был доволен, что они созвучны с его мыслями. — Ну-ну…

— Пусть не думают, будто великое одолжение нам делают! Что осчастливили нас своим приходом. Ни цветов, ни пирожных не будет! Пусть спасибо скажут. Ведь верно?!

— Ни цветов, ни пирожных… И спасибо они пока не скажут. Может, потом.

— Еще, по-моему, чтобы не нянчиться с ними. Не детский сад. И не тюрьма у нас. Я бы их прямиком привел в красный уголок, ткнул носом в моральный наш кодекс и сказал: «Вот по этим законам живем мы. И вам по ним придется жить. А все остальное — не по правилам!»

— Не слишком ли круто? Так вот, сразу!

— И совсем, по-моему, не круто. Не в космос же их запускать собираемся без тренировки. Жить правильно, по-моему, не перегрузка, а нормальное состояние.

— Так ведь они не совсем нормальные в смысле понимания жизни, Петя, — заметил Дорофеев. Ему явно нравилось беседовать с этим прямолинейным пареньком. — Может, для них нормальная жизнь как раз перегрузка, а?

— Так что же получается, Сергей Петрович?! Выходит, вроде космонавтов они. Сначала на качелях их покатаем, чтобы голова не кружилась, потом в самолет, потом с парашютом, потом с катапультой, да? А я против! Я так считаю — вымазались в… — Петя, не докончив фразу, смешался. — Ну, одним словом, если человек долго в бане не был, то надо ему свою грязь сразу смывать, а не так, чтобы сегодня башку вымыть, завтра — шею, послезавтра — ноги. Сразу вымылся, сразу переоделся. Скажете, не верно? Делу их научить — это пожалуйста! На это время им нужно дать. С этим мы обязаны считаться. А от воровства отучаться постепенно нельзя.

— Ужасно ты мудрующий парень, Зайцев, — одобрительно сказал Дорофеев. — Молодец!

— Какой есть! — запальчиво откликнулся тот, возбужденный, уверенный в своей правоте, и засмущался, поняв, что надерзил, сказал потухшим голосом: — Вы извините, Сергей Петрович! Это у меня нечаянно.

— Да нет, чего же! — рассмеялся Дорофеев добродушно. Он поглядел в распахнутое окно: на улице было темно; вечер шуршал в шершавых листьях молодого карагача, раскачивал оконные рамы.

— Пожалуй, не дождусь, пойду… А дело вот какое: завтра утром надо привезти этих троих на завод. Кому за ними ехать? Подумал, может, вам, дружинникам, поручить.

— Нам так нам, — согласился Зайцев.

— Договоритесь, кто из вас поедет. Потом мне позвоните. Чтобы не из первой смены были… Возьмете автобус.

— Позвоним, Сергей Петрович!

Петя проводил директора до двери.

«Хороший парень, — с какой-то волнующей, почти отеческой нежностью думал по дороге домой Дорофеев, о Петре Зайцеве. — Добрый, честный. И — теплый изнутри. Как ломоть свежего хлеба…»

Ветер сметал с тротуара и дороги в арыки сухие листья акаций и карагачей. За деревянными штакетниками во дворах жгли из них костры: кучи волглых листьев горели неярко, дымили. Сладкий запах жженого вишневого листа плыл над улицей, над поселком. Запах был как у хорошего трубочного табака. Только с привкусом грусти.

…Сергей Петрович вытер ноги о влажную тряпку, расстеленную на парадном, нажал кнопку. Через несколько секунд засветились квадратики дверной фрамуги: это Лидия Федоровна включила свет в прихожей. Сергей Петрович знал, что ровно через четыре секунды вспыхнет лампочка над парадной дверью. Жена уже у двери, хотя легких шагов ее по дорожке, сплетенной из каких-то водорослей или жестких трав, никогда не слышно.