Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)

Старшине Абрамову Матвей Николаевич задал все свои вопросы.

— Когда последний раз были у избирателей?

Старшина слегка замялся, потом, подумав, ответил:

— Давненько… Месяца полтора не был…

Матвей Николаевич посмотрел на меня и, видимо, довольный тем, что может задать еще вопрос, спросил:

— Это почему же? Это, знаете, не похвально.

Старшина чуть заметно улыбнулся и ответил:

— Но я с избирателями виделся… Они ко мне приходили…

— В отделение? — перебил Матвей Николаевич.

— Нет, в больницу… Навещать приходили меня, когда я был ранен.

Но Матвей Николаевич не сдался. Он без тени улыбки заявил:

— Стало быть, у вас хорошие избиратели.

Я не выдержала и шутливо добавила:

— Выходит, товарищ Абрамов хорошо их воспитывает…

Я посмотрела на членов бюро и хотела спросить: «Какие есть предложения?» Но Матвей Николаевич опередил меня:

— Можно еще вопрос к товарищу Абрамову?

Ну что ты с ним поделаешь! Конечно, можно.

Матвей Николаевич задал свой главный вопрос:

— Как повышаете свой образовательный уровень?

Абрамову этот вопрос доставил удовольствие. Он широко улыбнулся и охотно сообщил:

— Учусь в Московском государственном университете. Факультет юридический — заочный. Курс пятый. Троек нет.

От такой радостной точности всем стало весело. Даже Матвей Николаевич не выдержал — засмеялся.

Старшину Абрамова приняли в партию единогласно.

В этот день были приняты подружки с трикотажной фабрики, Вера Семеновна, парни с завода. Таисия Васильевна учла опыт со старшиной Абрамовым и о каждом принимаемом говорила, где и как учится. При этом она все поглядывала на Матвея Николаевича. Но он вопросов больше не задавал — рисовал на листочке зайчика. А учились, оказалось, все. Подружки с трикотажной фабрики заканчивали Политехнический институт, трое парней с завода — в Энергетическом институте, четвертый, тот, что с усиками, оказался коллегой старшины — на третьем курсе юридического факультета.

Когда Таисия Васильевна, докладывая о Вере Семеновне, упомянула, что она родилась в 1932 году, в пятилетнем возрасте лишилась родителей и поэтому воспитывалась в детском доме, всем сразу стала ясна ее биография. Их много прошло перед нами — детей, осиротевших в 1937 году, выросших в детских домах и теперь вступающих в партию, которой честно и беззаветно служили их безвременно погибшие отцы и матери.

Сколько раз мне приходилось спрашивать Таисию Васильевну:

— Все? Никого не пропустили?

После этого я встаю. Поднимаются и все принятые в партию. Сколько раз! И все же я каждый раз волнуюсь, произнося свою короткую речь:

— Дорогие товарищи! Поздравляю вас с принятием в члены Коммунистической партии Советского Союза…

Я смотрю на серьезные лица молодых коммунистов и чувствую, как к горлу подступает комок. Чтобы скрыта волнение, я стараюсь говорить как можно короче и заканчиваю «деловой» фразой:

— Еще раз поздравляю… А теперь пройдите, пожалуйста, наверх для оформления партийных документов…

В ответ слышится разноголосое: «Спасибо!» Я стою до тех пор, пока все вновь принятые не покинут кабинет. Когда я наконец сажусь, то стараюсь не смотреть на профессора, чтобы не смущать его, — у Владимира Сергеевича влажные глаза, и он торопливо вооружается очками.

После приема в члены партии и кандидаты у меня на столе осталось нерассмотренное личное дело Николая Сергеевича Грохотова. Я вопросительно посмотрела на Таисию Васильевну. Она напомнила:

— Я вам говорила… Индивидуально…

Случается, нам приходится рассматривать некоторые дела индивидуально. Это, как правило, «неблагополучные» дела, и комиссия по приему не считает возможным выносить их на обсуждение вместе со всеми.

Таисия Васильевна вышла в приемную и громко сказала:

— Товарищ Грохотов, пожалуйста.

В открытую дверь я увидела, как с дивана быстро поднялись молодой человек и девушка — высокая блондинка с большими голубыми глазами. Я обратила на нее внимание еще перед началом заседания, когда проходила через приемную.

Девушка что-то шепнула парию и, я это ясно видела, украдкой, быстро поцеловала его в щеку.

В дверях появился секретарь парткома текстильного комбината Телятников, и за его плотной фигурой я больше ничего увидеть не смогла.

Через несколько секунд на «сковородке» сидел Николай Грохотов.

О «сковородке» надо рассказать подробнее, иначе не понять, откуда произошло это название. Так мы в шутку называем стул, который стоит на другом конце длинного стола напротив меня. На этот стул садятся «персональщики», либо снимающие взыскания, либо, что всегда неприятнее, получающие их.