Илья Лавров: Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

— А дьявол их знает, какой мой, какой твой, — наконец проговорил Бричкин. — И главное, суммы-то у нас одинаковые. Да ты их проверял?

Полынин замялся.

— Ну, чего ты мямлишь? Давай проверим — и дело с концом!

Бричкин вытащил промасленный обрывок газеты и принялся проверять. Полынин тяжело дышал над ним. Бричкин проверил один список.

— Мимо, — сказал он и взял другой.

— Да… нет… едва ли, — в смятении забормотал Полынин.

Паровоз дернул, он повалился на Бричкина и услышал восклицание:

— Ого! Или мне снится?

Бричкин повернул голову.

— Послушай, да здесь выигрыш — и какой!

— Тс-с-с, — зашипел Полынин, открыл дверь, выглянул, а потом захлопнул, — никому ни слова, понял?

Бричкин внимательно посмотрел на него. Почесав лохматый затылок и сдвинув черную фуражку на глаза, спросил взволнованно:

— Так кто же из нас все-таки выиграл-то?

— Вот в том-то и штука, ломай теперь голову, кому привалило счастье! — шептал Полынин, забирая розовые листки.

— Счастье… — Бричкин сдвинул фуражку на затылок. — Я, конечно, ничего не говорю, здорово получить такую сумму, но ты чего-то уж слишком того… и руки вон трясутся… Подожди, может быть, это твоя облигация.

Поезд остановился, и Бричкин ушел возбужденный. Кто же все-таки выиграл? Думать, что выиграл Полынин, было неприятно, уж лучше бы выиграла Галя: ей учиться надо. Хотелось всем рассказать о своей удаче, но он вспомнил, что еще неизвестно, кому удача, и радость поубавилась.

Полынин забрался в спальное отделение и только тут спохватился: «Дурак, дернул же черт за язык! Теперь, кроме базара, никто не узнает. Раззвонит — и укокошат еще. А то и сам он может, чего доброго, приложить руку. Пустой человечишка». Полынин выскочил из вагона и увидел, что Бричкин торопливо идет к Гале. Но Полынину было все равно, он и забыл о том, что еще вчера говорил этой девушке.

— Николай! — позвал он.

Бричкин вернулся.

— Николай, держи язык за зубами насчет этого. Понял меня?

— Да почему?

— Смотри, шлепнут еще… Или что-нибудь устроят такое с облигациями, что мы только облизнемся и останемся при своих интересах.

— Да брось ты болтать, — Бричкин нахмурился, — спи лучше, в Москве разберемся, — и направился к Гале.

Неуклюжий, длинный, стоял он около нее и смеялся.

— Що це с тобой приключилося? — улыбалась Галя.

— Так… ничего… То есть, как тебе сказать… есть, конечно, кое-чего… а может быть, и нет.

— Вот и пойми тебя… Чи горилки хватил, чи дивчина сладко целовала!

— Как хочешь, так и понимай, товарищ проводник вагона номер пять, — и Бричкин лихо сплясал коленце из цыганской пляски, звонко хлопнув по голенищу.

— Эге, вино вси песни знает, — засмеялась Галя.

— Послушай, — заговорил быстро Бричкин, — в жизни ведь всякое бывает. Что бы ты стала делать, если бы нашла… ну, я не знаю… ну, пятьдесят тысяч, что ли?

— Я-то знаю, а вот ты бы что зробив?

— Я бы, во-первых, сразу же тысяч этак двадцать старикам отвалил. Живут они одни. А я им мало высылаю. Ну, сама знаешь, какие деньги у проводника. Во-вторых, оделся бы с иголочки. В-третьих, долги бы отдал — семьсот рублей: костюм я купил.

— Ну, а ще яки мечтанья?

— А на остальные гроши нанял бы я, Галю, педагогов, и чтобы они нас с тобой раз-два — и в техникум подготовили. Это, пожалуй, самое главное.

— И меня, бидну, не забув!

— Почем ты знаешь, может, я и хочу главным образом для тебя найти деньги! А что же все-таки ты-то сделаешь, найдя их?

— Я бы в милицию сдала, чтобы другой чоловик не пострадав! Понял?

— Так-то оно так, — ухмыльнулся Бричкин, — да ведь я такие гроши хочу найти, какие никто не терял.

— Ох, выдумщик, горе мени с тобой.

Бричкин весело побежал к своему вагону по рельсу, как мальчишка, вихляясь из стороны в сторону и балансируя разведенными руками…

Проносились увядшие равнины Западной Сибири. Речонка бурлила в корягах, золотые березки остановились у воды. Поднимая пыль, вдали катились маленькие, как спичечные коробки, колхозные грузовики. Всюду были разбросаны сухие, пестрые рощи. На деревьях висели огромные белые буквы: «Да здравствует Родина!» Вдоль дороги проносились красиво выложенные по откосам белыми кирпичами слова: «Миру — мир».

Близился Новосибирск. Всего лишь полпути. Полынин за трое суток высох, глаза лихорадочно и подозрительно следили за Бричкиным. А тот смотрел на него с насмешкой. Полынин злился. Бричкин видел это и с удовольствием принимался подтрунивать: