Илья Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

Собака лаяла за соседним домом. Неужели Лада прибежала? А почему бы и нет? Или, может быть, ее тайком вывели гулять в этот поздний час?

Ольга Анатольевна, не зажигая света, торопливо оделась, схватила поводок и вышла. Оставляя на темном снегу белые следы-провалы, она прокралась среди кустов к соседнему дому. Глухо, пусто, мертво в эти три часа пополуночи. Трескучий мороз обжигал лицо. Казалось, в городе ничего нет живого, поэтому так тревожно и тоскливо лает собака. Ольга Анатольевна выбежала из-за дома и увидела возле мусорных железных ящиков темное пятно.

— Лада, Лада! — закричала она, бросаясь к собаке. Та метнулась от нее. Ольга Анатольевна остановилась, провела рукой по лицу, горестно смотрела на удиравшую черную собачонку.

Еще походила между домами, вглядываясь в туманную темноту, из которой проступали деревянные грибки с заваленными снегом песочницами, железные воротца качелей, длинные ледяные дорожки, что тянулись от дощатых горок, тоже покрытых сверху льдом, скамейки и узкие столики, заваленные снегом. Летней порой здесь не умолкая стучат костяшками домино.

Услышав глухой лай на другой стороне улицы, где жались деревянные дряхлые домишки, Ольга Анатольевна направилась туда. За ветхим забором не умолкал пес. Он, должно быть, сидел на цепи и от стужи, от неволи, от голода лаял и лаял. Ольга Анатольевна, провалившись по колена в снег, притаилась у забора, послушала. Нет, голос не Лады! И она заспешила домой, в темный уют квартиры с горячими батареями…

В воскресенье Ольга Анатольевна пошла на птичий базар. В городе ему не отвели место, и люди просто собирались в уголке березового парка. Еще недавно здесь было кладбище.

Среди берез, кутая шарфами лица, толпились люди. В клетках на снегу мерзли голуби, прыгали по жердочкам красногрудые снегири, серые чечетки, зеленые синицы. Из мешочков продавали для них маслянисто поблескивающее льняное и конопляное семя, которое не сыпалось из стаканов, а лилось. В корзинах сидели, шевеля носиками, кролики. Мальчишки таскали, закутав от холода, стеклянные банки с водой, в которых вспыхивали золотые и алые рыбки. Тут же на снегу рвались с поводков, дыбились и лаяли друг на друга собаки. Их лай гулко разносился по занесенной снегом роще, исполосованной глубокими лыжнями. За пазухами, в корзинах с тряпьем проносили задумчивых мордастых щенят.

Гладкоствольные березы, как сосны, только вверху разбрасывали ветви. Эти голенастые, высоченные березы упруго шатались под ветром, зябко шумели коричневыми вершинами.

Посиневшая на ветру Ольга Анатольевна протопталась здесь почти весь день, надеясь, что приведут и Ладу. Но ни одного спаниеля в этот день не было, и вообще не было хороших, породистых псов. Продавали только дворняг под видом лаек или овчарок, и лишь позднее привели ирландского сеттера да сибирскую гончую.

Ольга Анатольевна рассказывала любителям собак о Ладе, рассказывала многословно, доверчиво, горячо, со слезами. Люди сочувствовали ей и советовали купить другую собаку.

Она посмотрела, посмотрела на пляшущего сеттера, почувствовала, что не может изменить своей Ладе, и, разбитая, поплелась домой…

Когда белоснежный теплоход «Патрис Лумумба» медленно отваливал от пристани, Таня, схватившись за поручни, с тревогой смотрела на маму. Речной вокзал с середины Оби тоже походил на двухпалубный сине-белый пароход. Мама стояла у решетчатых перил, увешанных спасательными кругами. Словно и она уплывала, но только в другую сторону.

В темном платье, высокая, когда-то стройная, а теперь просто худая, она стояла отдельно от провожающих. Все сгрудились на одном конце, перегибались через перила, махая руками, платочками, шляпками, она стояла в стороне, одинокая, недвижная, охваченная думой… О чем?

«Папа умер… И вот теперь я уплываю бог знает куда… Одна остается… Стареет, и все для нее в прошлом. Чего теперь ждать ей? Об этом, наверное, она и думает», — решила Таня и умоляюще закричала: «Мама!» — и заплакала. Она уже готова была броситься с теплохода. Ей стало не по себе оттого, что свершалось. Она уходила в иную, неведомую жизнь. Что ее ожидает?

— Анна Максимовна! Ждите от нас телеграмму. И сразу же к нам. На свадьбу! Самолетом! — крикнул Николай и прощально поднял руку, а другой прижал к себе Таню.

Мама теперь, как и все, махала платком. Она уже, конечно, забыла о себе и думает только о ней, о Танюше…