Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

— Нет, бабуся, — Шамрай уже овладел собой, но взгляда оторвать от Дюрвиля не мог.

— У нас новичок, — сказал Колосов, указывая на Шамрая.

— В шахте работал? — серьёзно и в тоже время весело спросил Дюрвиль.

— Работал.

— Где?

— В Донбассе.

— Рекомендация первоклассная, — Морис Дюрвиль засмеялся, вынимая откуда-то из-за шкафа отбойный молоток. — Эту машину знаешь?

— Знаю.

— Очень хорошо. Считай, одним, шахтёром стало больше во Франции. Рад тебя приветствовать на шахте «Капуцын»… Под землёй увидим, чего ты стоишь. Счастливо…

И отошёл от Шамрая, занятый своими делами.

— Все готовы? — спросил Колосов. — Пошли в аккумуляторную.

Во Франции каждый шахтёр имеет свой аккумулятор с номером, спускаясь в шахту, берёт его, а после смены ставит подзаряжаться на стенд. Пленные были лишены этого права. Им нет доверия. И аккумуляторы, и обыкновенные старые «шахтёрки» — «лампочки Деви», они ежедневно получали и сдавали в аккумуляторную, или, как говорят шахтёры, в «ламповую».

Пленные по одному проходили перед широким окном аккумуляторной. За металлической сеткой стояла девушка, выдавала плоские, свинцово-тяжёлые аккумуляторы, похожие на заряды спрессованной, хорошо упакованной взрывчатки, и ещё находила при этом для каждого пленного доброе слово.

— Смотрите-ка, новенький, — проговорила она, когда подошёл Шамрай. — Ну что нового на фронте?

— Я уже два года в плену, — глухо ответил Шамрай.

— А-а, значит, героя войны из тебя не вышло, — пошутила девушка. — Ну, бери свой аккумулятор и спускайся под землю.

Она подала Шамраю аккумулятор, он протянул руку и тогда увидел её глаза. Большие, тёмно-синие, они казались бездонно глубокими. Лицо девушки не было красивым в обычном понимании этого слова. Крупноватые губы, тонкий нос с горбинкой, чуть тяжеловатый, острыми линиями очерченный подбородок, высокий чистый лоб под тёмными волосами. Сама хрупкая, как девочка, но высокая и, пожалуй, сильная. Руки, кое-где обожжённые кислотой, колдуют над аккумуляторами быстро и умело. Лет ей двадцать, а может, и меньше…

Щёки Шамрая неожиданно порозовели, потом стали пунцовыми.

— Ха-ха-ха! — девушка весело рассмеялась. — Ты, парень, оказывается, ещё краснеть не разучился. Прямо красная девица!

— Да нет, отвык, пожалуй, — глухо сказал Шамрай,

— В шахте привыкнешь, — она улыбнулась ему и, передавая аккумулятор следующему пленному, забыла о Романе Шамрае.

— Кто эта девушка? — спросил лейтенант пленного.

— Жаклин Дюрвиль — дочка нашего мастера.

— Папы Мориса?

— Да. Я тебе скажу, язычок у неё — бритва. Так обожжёт — долго болит. Учти.

— Я уже успел это почувствовать, — признался Шамрай.

Возле входа в клеть шахты стояли Скорик, Колосов и Дюрвиль. На чёрной доске, как щетина на щётке, были набиты гвозди. Перед входом в клеть каждый шахтёр вешал на гвоздик свой медный, похожий на большую монету номер. Выходя из шахты, снимал и бросал в щель ящичка. Система простая и примитивная, но точная.

Взглянешь на доску и сразу увидишь, сколько шахтёров осталось в шахте и кто именно. Выход только один — через главный ствол. Шахтёры в шахте, что мухи в бутылке: убежать невозможно.

Колосов, Шамрай и Дюрвиль вошли в клеть последними. Скорик остался на поверхности. Махнул на прощание рукой, посмотрел, как проваливается в темноту железный ящик, как бегут бесконечными змеями тросы, окинул взглядом доску и пошёл в лагерь. Вечером он снова придёт сюда с ночной сменой. И так каждый день, смена за сменой, будто на свете совсем нет войны, а немцев не разгромили в Сталинграде.

Есть что-то от пугающей торжественности кафедрального собора в тишине огромного подземного завода, который называется шахтой. Эта тишина таинственна и опасна. Сотни метров земли, нависшие над головой, неподвижны и грозны. Они угнетают, не дают свободно вздохнуть. Где-то тихо падают звонкие капли воды. Тепло и душно. Среди других приглушённых, слабых звуков особенно различимо какое-то звонкое бульканье, будто из опрокинутой бутылки вынули пробку — это из пластов вырывается рудничный газ метан.

Романа Шамрая шахта не пугала. Пусть даже газовая. Не всё ли равно. В Донбассе немало газовых шахт. Эта сравнительно неглубокая, метров триста, не больше. Угольный пласт сантиметров восемьдесят, но не очень крутой. Ничего особенного. Вот, может, система крепления несколько другая.

Всё это Шамрай заметил почти механически. А главная его мысль, как оса, билась возле вопроса: как очутиться наедине с Дюрвилем? Неужели не удастся?