Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

И вдруг будто молния сверкнула в голове лейтенанта:

— Ленин!

Но Шамрай тотчас же прогнал мысль, показавшуюся ему невозможной. Нет, смешно даже и подумать… Неужели станут немцы прятать памятник?! Дождёшься от них.

Лучше всего терпеливо подождать, проследить за ними. а потом проверить.

Он попробовал шевельнуть рукой и не смог. Тело окаменело, налилось свинцовой тяжестью, стало по-мёртвому непослушным. И только сознание оставалось ясным и обострённым.

И всё-таки это, скорей всего, Ленин. Ведь среди старых немцев могли быть коммунисты?

А ты вспомни-ка, как стригли немок на площади! Якоб Шильд ведь тоже там красовался. Кажется, и кричал вместе с другими.

Но ведь памятник был на платформе, а потом исчез. Не святой же дух вознёс его на небеса, а люди сняли его краном и спрятали. Кто же это мог быть?

Тёмные фигуры, скупо освещённые шахтёрским фонарём, прошли метрах в десяти от Шамрая. Свет фонаря пропал в проходе за поворотом, но тяжёлое напряжённое дыхание не удалялось. Удары кайла о породу были хорошо слышны. Таинственную ношу прятали надёжно. Никто не найдёт, даже Шамрай, разве он знает, куда зашёл в темноте старой шахты? Да и выберется ли он сам из этой глухой могилы…

Ленин.

Он ещё раз беззвучно произнёс это имя и вдруг почувствовал, как ему страшно не хочется умирать. Жизнь вдруг приобрела величайший смысл. Полчаса тому назад смерть казалась желанной, соблазнительной — она положила бы конец всем страданиям, и её приход не пугал Шамрая.

Теперь всё изменилось. Теперь смерть стала лютым врагом, которого надо было одолеть. Одолеть во что бы то ни стало. А может, ему всё показалось, и там, за поворотом штрека, был не Ленин?

Нет, Ленин. Конечно, Ленин!

А если это так, то, значит, среди немцев есть честные и хорошие люди? Они рискуют жизнью. Ведь спасать скульптуру Ленина — значит подвергать себя смертельной опасности.

А люди в соседнем ходке между тем закончили свою работу. Кайлом обвалили породу, должно быть, преграждали все подступы к памятнику. Потом стало слышно, как медленно, облегчённо вздыхая, они двинулись по ходу вниз. Даже прозвучал весёлый молодой голос. И сразу строгий выкрик:

— Штиль! Тихо!

Вот сейчас пройдут они мимо Шамрая, и вместе с ними исчезнет последняя надежда на жизнь: он один вряд ли выйдет отсюда. Нужно что-то сделать, крикнуть, подняться, но где взять силы? Их нет даже на то, чтобы пошевелить рукой… чтобы зажечь фонарь.

Из-за поворота появилась яркая звёздочка электрического фонарика. Она приближалась, помаргивая метрах в десяти от Шамрая, потом её поглотит темнота, а с ней и его надежду на спасение. Нужно собрать все силы, сделать нечеловеческое усилие, крикнуть…

Шамрай попробовал сказать слово и сам не услышал своего голоса, — только слабое хрипение вырвалось из груди.

А звёздочка всё приближалась мерцая. Вот исчезла, вновь вспыхнула, вот снова пропала. Нет, зажглась! А сейчас… сейчас может совсем исчезнуть за поворотом.

— Ле-нин! — проговорил Шамрай. Это слово должно было прозвучать как раскат грома, столько усилий вложил Шамрай, чтобы вымолвить его, а на самом деле е запёкшихся губ сорвался лишь тихий шёпот.

Но и этого оказалось достаточно. Видно, до предела были напряжены нервы у тех, кто шёл с фонариком. Они остановились как вкопанные, свет сразу погас.

— Кто? — послышалось снизу.

«Это я, это я, спасите меня!» — хотел крикнуть Шамрай, но в чгорле только клокотало хриплое дыхание.

— Кто там? — прозвучало угрожающе.

Снова вспыхнул фонарик и осветил беспомощно распростёртое тело Шамрая.

— Я его знаю, — послышался голос Якоба Шильда, — он переносил бомбу, это мой подручный.

— Его надо убить, он выдаст нас, — сказал чей-то молодой звучный голос.

— Убивать не надо, — чуть хрипловато проговорил кто-то третий. — Просто оставим здесь. Сам помрёт.

Шамрай хотел крикнуть: «Вы же люди, возьмите меня, спасите!» И не смог выговорить ни одного слова.

— Нет, мы его тут не оставим, — сказал Шильд.

— Он донесёт на нас!

— У него была возможность это сделать значительно раньше. Фальке допрашивал его сразу после меня.

— Ленин, — ещё раз прошептал Шамрай и потерял сознание.

Опомнился он на нарах в своём бараке. Через маленькое окно в дощатой стене светило солнце. Значит, он жив…

Все нары пустые, в бараке — ни души, только он один лежит на своей убогой, твёрдой, как камень, постели, и в сознании бьётся, ликует лишь одна мысль: он — живой и жизнь продолжается.