Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

Целая армия рабочих строит, сваривает, клеит, клепает, собирает самолёт, и за каждым движением умных рук, за каждой деталью следит группа контролёров.

Внимательно и дотошно, не пропуская самой малой малости, осматривают они каждый узел, каждый шов, каждую систему. Сложный организм, состоящий из тысяч деталей, должен быть безотказно надёжным, как простой молоток. Только тогда можно доверить машине самое дорогое — жизнь человека.

Лука и Феропонт стояли и смотрели, как покрашенная и отшлифованная до зеркального блеска, с номерами на фюзеляже и ярко-красными краями крыльев, праздничная и торжественная выезжала на аэродром очередная новорождённая машина.

Свершилось чудо: один рабочий выточил оси шасси, другой установил автопилот, третий провёл провода к лампочкам на кончиках крыльев. Каждый сделал всего несколько движений, привычных, почти автоматически знакомых операций, но рабочих много, и труд всех, вместе взятых, породил красивую, мощную машину — современный самолёт.

— Интересно, можешь узнать в этой машине хоть одну деталь, которую сделал лично ты? — спросил Феропонт.

— Они все внутри самолёта, но я точно знаю свою работу,

— Выходит, твоя индивидуальность полностью нивелирована, — торжествующе изрёк Феропонт. — Вот что делает с человеком современная техника!

— Ты не прав. Индивидуальность всегда остаётся индивидуальностью.

— Где ты её увидел? Необходим стандарт и только стандарт. И чем он строже, тем считается лучше. Именно поэтому я недолюбливаю технику. Она обезличивает человека, а я хочу быть личностью…

— Не обезличивает. Конечно, детали должны быть абсолютно стандартными, полностью отвечающими чертежам и техническим требованиям, но сколько ты их сделаешь — не ограничено никем. Вот тут-то и начинается твоя индивидуальность.

— А-а-а, — пропел Феропонт. — Этот мотивчик я слышу с детских лет: соцсоревнование, инициатива, сознательность…

— Ну, а в самом деле, разве не в почерке, не в стиле работы и мастерстве каждого рабочего заключается его индивидуальность? — спросил Лука.

— А тебе, как видно, здорово не хочется быть стандартным. — Феропонт снисходительно улыбнулся. — Ты всего лишь один из миллионов токарей страны, и все вы похожи друг на друга, как поршни в моторе.

— Нет, когда ты станешь токарем, то не будешь походить на меня.

— Что правда, то правда. К счастью, быть токарем, как тебе известно, я не собираюсь.

— Возможно, — спокойно согласился Лука.

— Тебе это безразлично?

— А ты хотел, чтобы я проливал горькие слёзы? Ну что ж, одним токарем на свете будет меньше. Зато ведь появится композитор.

Тень откровенной иронии послышалась в этих словах, и Феропонт насторожился. Держи ухо востро с этим Лукой Лихобором. Всё пока идёт как-то не так. Дома всё представлялось куда проще и легче.

— Смотри, смотри! — восторженно проговорил Лука, оборвав мысли Феропонта.

К самолёту, который стоял у начала длинной бетонной дорожки, подошли четверо в синих комбинезонах. Сдержанные, серьёзные, торжественные люди.

— Лётчики?

— Они.

По узенькой лесенке лётчики поднялись в самолёт, крепко прикрыли за собой овальные двери, и всё замерло на аэродроме.

— Почему так долго? — От нетерпения Феропонт переминался с ноги на ногу.

— Надевают парашюты. Первый испытательный полёт.

— Первый испытательный, — задумчиво повторил: юноша. — Звучит: первый испытательный полёт.

— Вот именно.

— И всё-таки дешёвая романтика, — спохватился Феропонт. — Ведь тысячу раз проверено и перепроверено. — Он снова входил в свою роль. — Я уверен, они посмеиваются над этими парашютами, просто выполняют инструкцию… А в самолёте — всё точно.

— Верно, — сказал Лука. — Люди ни в чём не ошиблись, но в исключительных случаях где-то ошибиться мог металл…

— Ну, так будет просто несчастный случай, не больше. Ты же не думаешь, шагая по улице, что тебе на голову с крыши свалится кирпич?

— События, которыми невозможно управлять разумом, счастливые они или нет, самые опасные, к твоему сведению.

— Ты, оказывается, философ.

— Просто я старше тебя на десять лет.

— Когда в споре не хватает аргументов, всегда ссылаются на перевес в возрасте.

— А мы с тобой, собственно говоря, и не спорили.

Левый пропеллер самолёта медленно, будто нехотя ожил, описал круг, затем на мгновение стал похож на человека, который испуганно замахал руками, и вдруг исчез, растворившись в сумасшедшей скорости вращения. Тогда шевельнулся, разгоняясь, правый. Самолёт стоял, как нетерпеливый конь, сдерживаемый невидимыми удилами, готовый к взлёту, к движению.