Подожди-ка, подожди! Что ты подумал: «если немецкую армию разобьют…» Как только это могло прийти тебе в голову? Вредная и недопустимая мысль, капитан Лаузе! Ты прежде никогда не позволял себе думать о чём-либо подобном…
Уж не заметил ли кто-нибудь хотя бы тень этой позорной мысли на твоём лице, не прочитал ли её в твоих глазах, капитан? Почему этот красавчик блоклейтер так уставился на тебя?
Да нет, глупости, никто на свете ещё не научился читать чужие мысли. Но о поражении ты, капитан Лаузе, всё-таки подумал. Значит, оно возможно?
Нет, чушь, поражению не бывать! Победа и только победа, полный триумф немецкой армии! «Сегодня мы — только Германия. Завтра мы — целый мир». Это слова гимна, вещие, гордые слова. И если там, на Курской дуге, чтобы выровнять линию фронта, пришлось немного отступить, это ещё ничего не значит…
Что там ни говори, а на сердце тревожно. Поначалу было всё так блистательно, триумфально, радостно. А потом Москва, Сталинград, Ростов и вот эта Курская дуга. Самые обыкновенные названия далёких городов, а звучат зловеще. Довольно! Капитан Лаузе, вы не имеете права задумываться…
А что будет с твоим уютным домиком и дочками, милыми девочками, которые сейчас, может, собираются ложиться спать в тихом городке Реехаген, недалеко от Берлина, если туда придут…
С ума можно сойти! Почему появились эти мысли, будь они прокляты? Разве не завоёвана вся Европа? И никаких раздумий! Хватит. Вот Скорик, он никогда не задумывается, не терзает себя дурацкими мыслями, он только выполняет приказ. И оттого ему, как видно, недурно живётся на свете.
— Начинайте, — махнул небрежно рукой капитан.
Скорик отдал честь, чётко повернулся кругом и сказал:
— Внимание!
Напряжённая тишина, как чёрная туча, нависла над замершей шеренгой людей. Что ждёт их в эту минуту? Смерть? Кто из них умрёт?
— Внимание! — сильным молодым голосом на более высокой ноте повторил Скорик. — Дорогие соотечественники, я обращаюсь к вам от имени командования. Окончательная победа Великой Германии требует напряжения всех наших сил. Мы с вами работаем на шахте «Капуцын», всё отдавая для святого дела победы. Мы все кровно заинтересованы в победе, потому что связаны одной ниточкой — в случае чего ни вас, ни меня не помилуют. Потому поможем фюреру Гитлеру победить.
— Сволочь, — сквозь зубы процедил Шамрай.
Но Скорик вроде и не услышал этого. Окинув весёлыми глазами колонну, продолжал:
— Но есть ещё на свете подлые люди, которые не постигли значения великой идеи нашего дорогого фюрера и стараются задержать светлый день победы. Проводят взрывы, диверсии, преступные акты саботажа. Конечно, в нашей среде нет таких, они есть там, — Скорик махнул плёткой в сторону проволочного забора, — за пределами нашего лагеря, в городе, — это французы, лягушатники! Они духовно и физически ниже нас с вами, но вообразили себя полноценными людьми. Для борьбы с ними нужна вооружённая сила. Фронт забрал лучших немецких воинов. Нам с вами доверено здесь, — он снова махнул плёткой, указывая на город, — организовать силы дисциплины и порядка. Я предлагаю всем вам вступить в мой отряд, хорошо помня о той верёвочке, которой мы с вами связаны, и о том, что отвечать нам всё-таки придётся вместе.
«Ишь ты, запел Лазаря, — подумал Шамрай. — Видно, у них там, под Курском, плохи дела. Напрасно заливаешься соловьём, голубчик, многих в карательные отряды теперь не заманишь. Дураков мало. Нас верёвочкой не запугаешь. Недавний взрыв в Картуше — вот наше оправдание перед Родиной. Нет, предательством мы не запятнали своё сердце».
— Я спрашиваю, кто хочет записаться в мой отряд? Приличное обмундирование и хорошие харчи ждут вас. Слушай мою команду! — Скорик повысил голос. — Добровольцам выйти вперёд. Шагом марш!
«Чёрта с два, держи карман шире! Выйдут к тебе, дожидайся. Хоть локти кусай с досады», — злорадно подумал Шамрай и тут же почувствовал, как у него холодеет под сердцем: шеренги пришли в движение, и одиннадцать человек, — Шамрай лихорадочно пересчитал их, — одиннадцать пленных, ни минуты не раздумывая, вышли из строя, стали перед Скориком.
— Молодцы! Кто ещё? — спросил блоклейтер.
Ещё один пленный присоединился к группе.
— Хорошенько подумайте! — настаивал Скорик.
Молчание. Роман смотрел и не верил своим глазам.
Неужели эти двенадцать не понимают, как близка победа? Неужели теперь, переживя самое трудное, они решились на позор и предательство?
Читать дальше