Иннокентий Галченко - Геологи идут на Север

На горизонте показалась подернутая легкой дымкой полоска земли, она становится все шире и шире. Появились буревестники, чайки. Проходим мимо острова. Все заметнее и выше становятся голубые горы. Они как бы вырастают из воды. Я знаю, что бесконечные горные цепи тянутся в глубь материка, и мне, разведчику, не терпится узнать, что они таят в своих недрах. Кажется, сейчас же, прямо с парохода, отправился бы в экспедицию.

Много лет прошло, но до сих пор я совершенно отчетливо помню бухту Нагаева, какой я увидел ее осенью 1930 года.

Своими очертаниями она напоминает ковш. Справа, прижавшись к склону крутой горы, стоит пароход. Бывалые пассажиры мне объясняют, что он набирает пресную воду из ключа. Напротив в редком лесу виднеется несколько приземистых домиков из неотесанных бревен, а правее их, среди кустов стланика и редких лиственниц, белеют по косогору десятки бязевых палаток.

Не доходя полкилометра до берега, пароход застопорил машину, загрохотала якорная цепь, корпус последний раз вздрогнул и затих.

Мы приехали.

Подходит катер. Первым поднимается по трапу живой, среднего роста блондин с трубкой в зубах:

— Будем знакомы, заведующий Нагаевской базой Союззолота.

Заведующий в нескольких словах знакомит с обстановкой. Большая часть горняков во главе с Раковским отправилась на прииски. Другая часть, — при этих словах лицо заведующего становится скучным, — испугавшись таежных трудностей, возвращается на «материк».

— А вас, товарищ Галченко, — обращается он ко мне, — отправим в тайгу в первую очередь. Ждут вас там. Вот только не знаю, как вы доберетесь на лошадях до приисков. Это пятьсот километров, а зима на носу.

К полудню начинается прилив, высокий в здешних широтах. Волна за волной с характерным шорохом и шипением набегает на низкий песчаный берег бухты. Катер приступает к разгрузке парохода. В первую очередь цепляет баржонку с пассажирами и тянет ее к шаткому деревянному сооружению, которое служит причалом. Уставшие за долгое путешествие люди гуськом, торопливо, толкаясь, спешат на берег.

Здравствуй, колымская земля!

Вот уже несколько дней я ожидаю транспорта. С утра до вечера брожу по берегу вдоль бухты. Берег густо порос ольховником, выше виднеются корявые, изогнувшиеся в сторону моря однобокие лиственницы. Они одиноко торчат среди густых зарослей вечнозеленого стланика.

Есть в этом суровом пейзаже своеобразная красота. Я любуюсь бухтой до тех пор, пока холодный туман не прогоняет меня к палаткам. Здесь слушаю рассказы о Колыме. Когда же начнется мой путь в глубь тайги?

Наконец, утром 21 сентября конюх Степан «подает» нам девять белых низкорослых лошадей.

После настойчивых требований руководство базы решило отправить на прииски меня, Леонида Коффа, с которым мы знакомы еще по Алдану, и еще одного горняка. Степан тоже едет с нами. Судя по тому, как он опасливо оглядывается на лошадей, конюх у нас не блестящий.

— Не кони, а чертяки, — не очень смело говорит Степан, трогая свои длинные украинские усы.

Низенькие монгольские лошадки в самом деле храпят, косятся на нас и совершенно явно норовят лягнуть подошедшего к ним Леонида. Позже мы узнали историю появления на Колыме этих лошадей. Оказывается, Союззолото закупило на границе с Монголией тысячу степных, полудиких, необъезженных забайкалок. Далекий путь они переносили трудно. Когда же лошадей сгружали с парохода, они лягались, кусались, визжали, а одна выпрыгнула за борт и утонула.

Конюхи экспедиций, если не было других лошадей, брали забайкалок, которые посмирней, и постепенно на конном дворе остались самые дикие. Их наотрез отказывались брать, и только наш Степан, к великому удивлению работников конного двора, безмолвно потащил за собой этих лошадок.

Первых трех нам удалось с грехом пополам завьючить. Степан подвел четвертую лошадку с невинной кличкой Шалун. Конек был весь поцарапан, зло блестел глазами и задиристо выгибал шею. Когда он уже был почти завьючен, Леонид подошел к нему, решив что-то поправить. Шалун вдруг подпрыгнул, взбрыкнув обеими ногами. Не попади ему под копыта вьюк, он перебил бы Леониду ноги. Затем Шалун оборвал уздечку и, волоча за собой вьюк, бросился к морю. На берегу он упал на мокрый песок и начал кататься под хохот собравшихся зевак. Степан попробовал поймать его за узду. Шалун укусил незадачливого конюха за руку и исчез в лесу.

В этот день мы добрались только до конного двора. Вместо Шалуна нам обещали дать другую лошадь. На ней сильно хромающий Леонид должен был догнать нас на Оле.