Владимир Хазанский - Спросите у берез…

— Что ж, рискнем, — соглашается наконец Вестенберг, — только сначала два условия. Во-первых, вы, Александр Максимович, в этом деле не участвуете. Заметит кто-нибудь — не миновать беды. Во-вторых, Димка и его друзья обеспечивают нас только оружием, которое мы берем с собой.

— Можно и так, — тихо говорит кузнец.

— А кто укажет вам дома, где ночуют немцы? — с надеждой спрашивает Димка.

— Хорошо, ты пойдешь с нами, — подумав, сказал Владимир Иосифович.

Начали действовать сразу, как стемнело. Мальчишки из Димкиной группы с помощью Вестенберга, Людвига, Мишки и Александра Максимовича перенесли оружие из тайника и уложили в сани, хорошо замаскировав его сеном. Себе оставили только то, что было нужно для самообороны.

И вот, крадучись огородами, от дома к дому перебегают трое парней. Впереди — пятнадцатилетний мальчуган. Это Димка. Он ведет их к тем домам, где заночевали фашисты. У дороги, напротив них, силуэты автомашин. Часового там не видно. Неужели отправился спать?.. Вдруг на крыльце одного из домов что-то шевельнулось и снова замерло. Часовой! Пристроился в тихом месте, где нет ветра.

Понаблюдали…

— Обойдем дом сзади, с двух сторон, — шепотом объяснил Вестенберг, — часовой смотрит вперед, на машины, по сторонам почти не оглядывается. Главное — действовать без шума.

План оказался удачным. Часовой был быстро обезоружен. Тронули входную дверь, она легко поддалась. Видимо, чтобы не будить всех при смене часовых, немцы изнутри не закрылись.

— Теперь, Дима, домой! — приказал Вестенберг.

Димка шмыгнул в соседний двор, спрятался за углом и стал наблюдать. Он видел, как Вестенберг, Людвиг и Мишка тихо вошли в ту дверь, возле которой был часовой, а через несколько минут вышли, ведя перед собой пять полураздетых немцев. На улице к этой компании присоединились еще двое. Это были полицейские, ночевавшие в доме напротив. Их ошеломил Вестенберг, осыпав немецкими ругательствами. Сонные, они приняли его за немецкого офицера и не оказали никакого сопротивления. Впрочем, почти не сопротивлялись и немцы.

Группу арестованных комсомольцы повели в конец деревни. Все они дрожали от холода и страха, с опаской посматривали на своих конвоиров. Возле небольшой речушки, за которой начинался овраг, остановились.

— Мишка, обрежь у них пуговицы на брюках, — приказал Вестенберг.

Когда это было сделано, Владимир Иосифович сказал по-немецки:

— Запомните и передайте своим. Грабить мирное население мы не позволим никому! Повторится такое еще раз — пеняйте на себя.

Потом повторил сказанное по-русски.

— А теперь — марш отсюда! — скомандовал Вестенберг трясущимся от страха немцам и полицейским.

Поддерживая руками спадавшие брюки, они бросились кто куда.

— Как же с награбленным продовольствием? — спросил Мишка, когда комсомольцы стали выезжать из деревни. — Надо было его раздать крестьянам.

— Некогда. Каждый сам возьмет свое, — ответил Владимир Иосифович, и стал погонять лошадь.

Отдохнувшая, хорошо накормленная, она резво бежала по дороге. И долго еще смотрел вслед удаляющимся саням, желая благополучного пути седокам, паренек в шапке-ушанке, что спрятался за большим кленом возле дома кузнеца.

Ни лисья хитрость, ни изворотливость — ничто не спасет предателя от расплаты. Жизнь изменника не ставит ни в грош даже враг.

Неутомимый труженик-март размесил дороги, развесил сосульки по застрехам крыш, подарил людям первое тепло. Дохнуло ароматом хвои, запахами настоенных в талой воде прошлогодних трав, особым пьянящим воздухом, который бывает в пору первого поединка весны с зимой.

И как-то сразу повеселели люди. Первые весенние дни всегда встречают с особым трепетом. А этих ждали еще и с надеждой. Скоро осуществится то, к чему так долго и упорно готовилось объединенное комсомольское подполье. Особенно радовались солнцу в лесном лагере. Его обитателям надоела холодная зима, и они по-детски улыбались ласковым лучам солнца.

Радость, однако, была непродолжительной. Через несколько дней снова сковало проталины, загулял холодный, пронизывающий ветер. Дав почувствовать смену поры года, март словно сказал: «Это было приятное, но короткое свидание…»

Теперь, когда снега вокруг землянок поубавилось, в лесу стало как-то еще холоднее. Мало спасали и ночные «грелки» в Юлиной бане. И тут кто-то из прошковских ребят вспомнил про заброшенный лесной хутор Кургановатку. Хозяин его перед самой войной перевез дом в Домоново, а вот баню разобрать не успел. Переведенные в нее лесные поселенцы сразу ощутили уют настоящего жилья. Не переставая топили они большую, занимавшую половину крохотного помещения, печь, грелись возле нее, варили себе еду.