Николай Омельченко - В ожидании солнца (сборник повестей)

— Но почему же, — неуверенно заметил я и добавил единственное мною упущенное. — И еще он говорил, что и она, то есть вы, Варя, его любили, и любите по сей день, и всегда будете любить, что сказали вы ему это совсем недавно. И еще сказали, что никогда не станете его… наверное, женой? Так понимать следует?

— Говорила, жалко стало, — сухо молвила она. И гордо вскинула голову. — Но никогда не будет этого. У него уже есть жена, есть ребенок! Когда-то казалось, что любила, а теперь нет, даже не кажется! Поверьте мне… — просяще выкрикнула она и вдруг заплакала. И уже сквозь слезы. — Он не достоин ничьей любви, таких людей, как Борута, любить нельзя. Им любовь, а они в ответ тебе горе…

Она теперь уже плакала, как ребенок, всхлипывая и кривя лицо, не закрываясь руками и совсем не стесняясь меня, вытирая ладонями слезы.

— Перестаньте, Варя… Забудьте, Варенька… Мало ли что было. Я вам верю, таких любить нельзя.

Я действительно верил в то, о чем говорил, а она, уже успокаиваясь, всхлипывая, повторяла за мной:

— Нельзя, нельзя…

Потом и совсем успокоилась, доверчиво улыбнулась той самой улыбкой, которая так нравилась мне, и, вытерев досуха глаза, заговорила уже спокойно, с грустью.

— Тому Аркадию, за которого вы себя выдавали, я, может быть, и не рассказала бы ничего, и Василию тоже, но вам… если вы уж многое знаете, немного расскажу, может, легче станет… Ничего в том, что у нас было, необычного нет, все, как и у всех… Встречались, гуляли, говорил, что любит. Парень он, как вы знаете, видный, красивый, но балованный, к вину пристрастился. А выпьет — море по колено. Многое ему прощали, думали, исправится, остепенится, а он хуже и хуже. Вообще-то, когда стал встречаться со мной, вроде бы поначалу и лучше стал. Меня слушался, меня он уважал… Потом сватался. Я согласилась, только назначила ему срок — год. Всего го-о-о-дик просила его продержаться, быть человеком. Если выдержишь, говорила ему, годик — поверю, что всю жизнь сможешь держаться, сможешь быть другим. И все это время обещала ему каждый день быть рядом с ним, лаской хотела поддержать, теплом, добрым словом. Раз он все же сорвался — простила, второй — тоже простила. А потом и в третий, это за год-то… Покинула я его. Он-то на зло мне и женился на Лиле… Она хорошая, скромная была и тоже его любила. А как он ее мучил, сколько слез она пролила, один бог знает! Вот и все, — заключила Варя и поднялась. Снова улыбалась, будто и не было этого нелегкого для нее разговора. — Вот видите, как получается. Вы совсем-совсем чужой для меня человек, а все вам рассказала. Мне кажется, что вы тоже могли бы стать хорошим товарищем моему Василию, вы, наверное, добрый… А вино пьете?

— Пью, — сознался я.

— А после него не буяните? — как-то по-детски насторожилась Варя.

— Нет, не приходилось.

— Почему люди такие неодинаковые? — наивно удивилась она.

— Да уж так мы все устроены.

— Верно, — печально согласилась Варя. Некоторое время она смотрела на осинку, которую все так же трепал предвечерний, но все еще горячий ветер, и сказала: — Я часто бываю тут и люблю это дерево. Смотрю, смотрю на него… Листья на нем, хоть и нет ветра, все время трепыхаются, и если долго глядеть, то кажется, что это вовсе и не листья, а много-много бабочек, они машут и машут крылышками, а все не могут улететь, как приклеенные.

— Не это главное, — снова любуясь Варей, сказал я, — не в этом суть. Главное, что вы больше не любите Вадима, правда ведь?

— Правда, — твердо сказала она.

— Верю, вы умница, вы лгать не умеете и поэтому — ура!

— А почему «ура»?

— А почему — я скажу вам завтра. Я вам завтра много-много скажу, хорошо?

— Хорошо, — неуверенно выговорила она.

— А сегодня вы устали.

— Устала.

— Тут нас никто не видит?

— Никто, а что? — быстро, как бы чего-то пугаясь, спросила Варя.

— Разрешите, я поцелую вам руку?

— Ой, что вы! — смутилась она.

Я припал губами к ее руке, и мне даже показалось, что Варя другой рукой, легким, едва ощутимым прикосновением, погладила мою голову. А может, не показалось?

Я шел в гостиницу, все еще чувствуя это ее легкое, как пушинка, прикосновение, и уже твердо знал, что скажу Варе завтра. Я скажу ей: «Дорогая, милая Варя, я уеду, меня ждет работа, но как только закончу ее, сразу же вернусь сюда к вам, в самый распрекрасный город на земле — Вилково, и попрошу у вас руки. Я ведь об этом думал еще тогда, когда был у нас дома, и мысль эта не стала мимолетной. А если вы боитесь, что мы мало знакомы, дайте мне любой испытательный срок, я возьму отпуск хоть на целый год и буду все время рядом с вами. И я выдержу этот испытательный срок, чего бы мне это ни стоило! А потом увезу вас к себе и буду любить так, что ни одна слезинка не выплывет от горя и печали из ваших глаз. А за это вы будете всю жизнь светить мне своей улыбкой».