Ольга Гуссаковская - О чем разговаривают рыбы

Так они и сидели. Три человека, скованных одной цепью, и ни у кого не было силы порвать ее.

Теперь слово взяла Нина Ильинична. Она читала длинный список награжденных.

В зале было душно и жарко, а в окна все отчаяннее бился ветер, заглядывали рваные полосы туч. Мне казалось, они садятся на крышу над нашей головой и оттого все труднее дышать, все острее чувство тревоги.

— …значком «Отличник социалистического соревнования» резальщицу разделочного цеха Наталью Гавриловну Смехову.

Я поняла: вот он, сюрприз. И сейчас же хлестнул по нервам голос Тони:

— Это за какие же такие заслуги ее награждать?!

В зале зашумели. В этом шуме я уловила сочувствие. Я знала, за спиной Натальи в эту секунду ширится пустота. И только один человек оставался с ней. Он был рядом, и его не было. Андрей Иванович низко опустил большую темноволосую голову.

Тоня встала и на виду у всех пошла из зала. Шла медленно, глаза полыхали торжеством. На ходу протянула ладонь парню, он отсыпал ей мелких кедровых орешков. На пороге оглянулась, сплюнула шелуху с широких губ:

— За такую работу прежде иначе жаловали!

— А почему и не наградить? Мало ли что она когда-то плохо работала, а теперь кто скажет, что хуже других? — ответил Тоне чей-то молодой звонкий голос.

Тоня молча повернулась, ушла, В зале зашумели, захлопали откидные сиденья. Наталья была уже не одна, она победила, но, наверное, даже не почувствовала этого. Она быстро встала со своего места и пошла — побежала к выходу. Лицо залили слезы. Я пошла за ней.

На пороге меня оттеснило плечо Андрея Ивановича. Он первым кинулся навстречу ветру.

Что с ним было? Может быть, только сейчас понял, что произошло. А скорее, просто любовь оказалась сильней всех условностей.

Он бежал вверх по каменистой улице далеко впереди меня. Ветер теперь дул в спину, но от этого было не легче, его неожиданные удары валили с ног. Я спотыкалась о камни и, наконец, потеряла его из виду.

Вокруг была пустынная, пронизанная ветром улица. Даже окна домов словно зажмурились, прикрытые ставнями. Пробежали куры с растопыренными хвостами. Откуда-то с сопок донесся сдавленный грохот камнепада. И низко-низко, как стаи черных птиц, летели обрывки туч.

Я подумала, что мне незачем идти наверх. Настало время для них: понять друг друга или разойтись. Но как я хотела счастья Наталье. А еще больше — Иринке…

Возвращаться на завод не было смысла. Я повернула домой. Ветер все не унимался, и в просветах между тучами небо алело, как свежая рана…

К ровному шуму ветра за окном прибавился еще какой-то звук. Я прислушалась: стучали в стекло. Настойчиво, тревожно.

Раньше меня к темному окну подбежала Настенька. Открыла форточку. Ветер сейчас же швырнул в нее горсть песка и брызг.

— Вставайте! Беда в поселке! — услышала я чей-то задыхающийся голос. — Ребятишки в море ушли…

— Кто? Какие? — осевшим от испуга голосом спросила Настенька, но я уже знала кто.

Он был так нужен Иринке — прекрасный остров в море, где живут добрые звери и рыбы рассказывают людям обо всем, что есть на свете. Она должна была найти его. Как я не поняла этого еще там, возле старой шхуны. Но почему именно сегодня, именно в такую отчаянную погоду?

Настенька, уже почти одетая, подлетела ко мне.

— Вот! А вы еще защищали эту Наталью! Девчонка пропадает в море, а она и не знает об этом. Найти не могут хорошую мать!

Я точно своими глазами увидела домик возле сопки и Иринку у окна, где давно отцвели прострелы. Она ждала мать. Долго ждала. Но у Натальи было свое горе, своя обида. Он догнал ее, наверное, недалеко от дома. Возможно, Иринка даже видела их в окно. Они ушли, занятые собой, и девочка осталась одна…

Ветер проносил мимо меня тени бегущих людей. Луны не было. В черной пропасти неба резко мигали яркие звезды. И мерно вздрагивала земля от ударов волн невидимого моря.

На пирсе одним живым теплым комом сгрудилась толпа. Тут уже не осталось ни врагов, ни друзей — были просто люди. А перед ними, чуть не хлеща по ногам, бесилось море. Огромное и неодолимое, как в древности.

И так же, как тогда, ветер уносил вдаль жалобный крик невидимой мне женщины:

— Сыно-о-очек мой!

Кто-то зажег электрический фонарик. Луч света скользнул по лицам и на секунду осветил двух женщин у самого края пирса.

Они стояли рядом и бесконечно далеко. Две соперницы. И обе ждали, каждая для себя.

У меня мелькнула мысль: вдруг горе помирит? Бывают же чудеса.

И точно в ответ на эти мысли сквозь шум ветра я услышала голос бабушки Аграфены. Она чуть не кричала мне в ухо: