Борис Васильев: Завтра была война. Неопалимая Купина. Суд да дело и другие рассказы о войне и победе

— Сейчас они своему «тигру» лапти накинут, и все наши смерти — коту под хвост, — Святкин жадно затянулся, бросил окурок и теперь заталкивал под ремень гранаты. — Прикрой меня огнем, Игорек.

— Бежать?.. — не сдерживая нервной дрожи, закричал Суслин. — Струсил, да? Струсил?..

— Дурак ты, лейтенант, — вздохнул Святкин. — Прикрой, говорю, огнем, а то же коту под хвост вся работа. Они сейчас в последнюю пойдут, и жить нам — сколько продержимся. Вот он, наш с тобой последний, решающий. Красиво же мы о нем пели…

— Тебя же убьют, Витька, — дрожа, сказал Суслин.

— Пали на полный диск, Игорек. — Святкин вдруг то ли пропел, то ли прокричал:

— Я беспризорничком родился и беспризорничком помру!..

И выскочил из окопа.

Суслин бил короткими очередями, прикрывая подбирающегося к мосту ефрейтора. Он понял, что задумал Святкин, дрожь прошла, и Игорь стрелял расчетливо, прикрывая друга.

На выструганной добела столешнице стояло восемнадцать бутылок цоликаури. А за столом сидели девятнадцать человек, потому что восемнадцатым был народный артист Мятников, а девятнадцатой — Валентина Ивановна. И перед каждым стоял стакан с золотым вином. Но люди не пили, не плакали: они говорили.

Тенгиз:

— Когда человек рождается, он обязательно плачет, а все вокруг улыбаются и говорят: «Здравствуй, дорогой!» Пусть же каждый проживет свою жизнь так, чтобы, когда придет его час, он один улыбался, а все бы кругом плакали и говорили: «Прощай, дорогой!» Как сегодня мы говорим эти слова нашим отцам. За честную жизнь, за последнюю улыбку, за гордую улыбку человека!

Кончились патроны в диске автомата. Игорь, торопясь, вставлял другой диск, а он не шел в пазы, его перекашивало…

Рев взревевшего танкового мотора возник неожиданно. Игорь выглянул.

Немцы закончили ремонт гусеницы. «Тигр» дернулся назад, разворачиваясь на узком мосту, как вдруг перед ним с грохотом разорвалась связка гранат, и гусеница вновь расстелилась по мостовому настилу.

— Витька!.. — закричал Игорь.

У Святкина уже не было сил, а потому швырнул он эту связку прямо перед собой. И искромсанное осколками тело его лежало сейчас у сломанных перил…

И опять — струганый стол, восемнадцать бутылок и девятнадцать близких. Профессор Сайко:

— Древние говорили: «Мементо мори». Помни о смерти. То есть не бездельничай, успей сделать все, что в твоих силах, ибо величина скорби при расставании с тобой и есть истинная мера твоей жизни…

Наконец Игорь вставил заупрямившийся диск. По лицу его текли слезы, но он не замечал их, потому что они были последними.

А немецкие автоматчики уже открыто и неторопливо шли по полю боя, в упор расстреливая раненых.

А на мосту опять ремонтировали гусеницу «тигра».

Но Игорь Суслин больше не смотрел на мост. Теперь он бил короткими очередями по автоматчикам, и после двух попаданий немцы наконец–то засекли его, упали в снег и открыли по Суслину огонь из всех автоматов.

А он и не думал больше об укрытии. Он стрелял и стрелял, пока страшный удар в голову не швырнул его на противоположную стенку окопа.

Анна читала стихи:

Немецкие автоматчики продолжали ходить по полю. После того как навсегда замолчал автомат Суслина, слышались только их очереди. В тяжелораненых и даже в мертвых.

Окровавленный Глебов осторожно закапывался в снег. Автоматчики еще не дошли до него, хладнокровия у него хватало, правда, силы уже были на исходе. И поэтому он не торопился.

Только вдруг он увидел, что из недалеких кустов на него смотрит перепуганная девочка в большом платке и огромных валенках.

И немцы увидели девочку. Двое автоматчиков направились к ней, проваливаясь в подтаявшем снегу.

— Валя, беги!.. — что есть силы закричал Глебов. — Беги!.. Из последних сил он встал на ноги.

— Здесь я, гады!.. Здесь!..

И выпустил в автоматчиков длинную очередь. Руки дрожали, по лицу текла кровь, и он вряд ли попал в кого–либо. Но немцы, забыв о девочке, бежали теперь к нему, ожесточенно стреляя на бегу. Они были точнее. Глебов выронил автомат, вскинул, падая, руки, но сквозь пот и кровь увидел…

… первые «тридцать четверки» на гребне возле Ильинки…

— Так погиб последний, — тихо говорила Валентина Ивановна. — А я тогда сознание потеряла. Очнулась в избе: наши солдаты принесли…