— Позвольте узнать, по чему я вас пропишу? По этой скатерти или по своему паспорту? Ведь нужно все-таки считаться с положением! Не забывайте, что вы… э… гм… вы ведь, так сказать, неожиданно появившееся существо, лабораторное.— Филипп Филиппович говорил все менее уверенно.
Человек победоносно молчал.
— Отлично-с. Что же, в конце концов, нужно, чтобы вас прописать и вообще устроить все по плану этого вашего домкома? Ведь у вас же нет ни имени, ни фамилии.
— Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать. Пропечатал в газете, и шабаш.
— Как же вам угодно именоваться?
Человек поправил галстух и ответил:
— Полиграф Полиграфович.
— Не валяйте дурака,— хмуро отозвался Филипп Филиппович,— я с вами серьезно говорю.
Язвительная усмешка искривила усишки человека.
— Что-то не пойму я,— заговорил он весело и осмысленно.— Мне по матушке нельзя. Плевать — нельзя. А от вас только и слышу: «дурак» да «дурак». Видно, только профессорам разрешается ругаться в Ресефесере.
Филипп Филиппович налился кровью и, наполняя стакан, разбил его. Напившись из другого, подумал: «Еще немного, он меня учить станет и будет совершенно прав. В руках не могу держать себя».
Он вернулся, преувеличенно вежливо склонив стан, и с железною твердостью произнес:
— Из-вините. У меня расстроены нервы. Ваше имя показалось мне странным. Где вы, интересно узнать, откопали такое?
— Домком посоветовал. По календарю искали, какое тебе, говорят. Я и выбрал.
— Ни в каком календаре ничего подобного быть не может.
— Довольно удивительно,— человек усмехнулся,— когда у вас в смотровой висит.
Филипп Филиппович, не вставая, закинулся к кнопке на обоях, и на звонок явилась Зина.
— Календарь из смотровой.
Протекла пауза. Когда Зина вернулась с календарем, Филипп Филиппович спросил:
— Где?
— 4 марта празднуется.
— Покажите. Гм… черт… В печку его, Зина, сейчас же.
Зина, испуганно тараща глаза, ушла с календарем, а человек покрутил укоризненно головой.
— Фамилию позвольте узнать.
— Фамилию я согласен наследственную принять.
— Как-с? Наследственную? Именно?
— Шариков.
* * *
В кабинете перед столом стоял председатель домкома Швондер в кожаной тужурке. Доктор Борменталь сидел в кресле. При этом на румяных от мороза щеках доктора (он только что вернулся) было столь же растерянное выражение, как и у Филиппа Филипповича.
— Как же писать? — нетерпеливо спросил он.
— Что же,— заговорил Швондер,— дело несложное. Пишите удостоверение, гражданин профессор. Что так, мол, и так, предъявитель сего действительно гражданин Шариков Полиграф Полиграфович, гм… зародившийся в вашей, мол, квартире.
Борменталь недоуменно шевельнулся в кресле. Филипп Филиппович дернул усом.
— Гм… вот черт! Глупее ничего себе и представить нельзя. Ничего он не зародился, а просто… ну, одним словом…
— Это ваше дело,— со спокойным злорадством молвил Швондер,— зародился или нет… В общем и целом ведь вы делали опыт, профессор! Вы и создали гражданина Шарикова.
— И очень просто,— пролаял Шариков от книжного шкафа. Он вглядывался в галстух, отражавшийся в зеркальной бездне.
— Я бы очень просил вас,— огрызнулся Филипп Филиппович,— не вмешиваться в разговор. Вы напрасно говорите «и очень просто» — это очень не просто.
— Как же мне не вмешиваться,— обидчиво забубнил Шариков, а Швондер немедленно его поддержал:
— Простите, профессор, гражданин Шариков совершенно прав. Это его право — участвовать в обсуждении его собственной участи, в особенности постольку, поскольку дело касается документов. Документ — самая важная вещь на свете.
В этот момент оглушительный трезвон над ухом оборвал разговор. Филипп Филиппович сказал в трубку: «Да…», покраснел и закричал:
— Попрошу не отрывать меня по пустякам. Вам какое дело? — И хлестко всадил трубку в рога.
Голубая радость разлилась по лицу Швондера. Филипп Филиппович, багровея, прокричал:
— Одним словом, кончим это.
Он оторвал листок от блокнота и набросал несколько слов, затем раздраженно прочитал вслух:
— «Сим удостоверяю»… Черт знает, что такое… Гм… «Предъявитель сего, человек, полученный при лабораторном опыте путем операции на головном мозгу, нуждается в документах»… Черт! Да я вообще против получения этих идиотских документов. Подпись — «профессор Преображенский».
— Довольно странно, профессор,— обиделся Швондер,— как так, документы вы называете идиотскими! Я не могу допустить пребывания в доме бездокументного жильца, да еще не взятого на воинский учет милицией. А вдруг война с империалистическими хищниками?
Читать дальше