Виктор Курочкин - Урод

Васенька Шляпоберский намекнул, что не худо бы пропустить еще по стаканчику. Иван Алексеевич наотрез отказался, заявив, что пора уже ехать.

– Куда? – в один голос спросили поэт с Гудерианом.

Денис охотно сообщил, куда и зачем они едут. И Саше с Гудерианом тоже захотелось посмотреть на Урода.

– Ну, так едем! – обрадованно воскликнул Сроков.

Иван Алексеевич мрачно посмотрел на модные красные носки Гудериана, из которых вызывающе выглядывали пятки, и с досадой сказал:

– Ладно, поехали.

– Неплохо бы затариться, – заметил Васенька, • Его дружно поддержали. Отелков тоже не возражал. Сроков торопливо вытащил из кармана две красненькие, сунул в руку Шляпоберского и сказал:

– На все.

– Не забудь Уроду студня купить, – напомнил Иван Алексеевич.

Васенька с поэтом и Гудерианом побежали в магазин «затариваться». Отелков с Денисом пошли ловить такси.

«Сейчас, пожалуй, самый удобный момент попросить взаймы десятку, – подумал Иван Алексеевич. – Но как? Займы даже у друзей унизительны. А тут новый, совершенно незнакомый человек, писатель. Черт знает что еще подумает обо мне, а то и вовсе откажет». Отказа Отелков боялся пуще всего и решил привлечь в качестве посредника Васеньку Шляпоберского, который считался на студии гением по долгам.

Когда к дому подкатило такси, Урод дремал. Машина остановилась. Урод мгновенно навострил уши и унюхал запах колбасы, сыра. Пес понял, что хозяин приехал домой в хорошем настроении и с настоящими людьми. Он дрожал от возбуждения и радости, но лаять боялся. Ему еще не совсем верилось в счастье. Но когда в саду зашуршала и закачалась лебеда, когда послышались голоса и среди них голос хозяина, Урод понял, что это не сон, не мираж, и залился таким оглушительным радостным лаем, что шедший впереди Васенька Шляпоберский попятился, а Денис Сроков шепотом спросил:

– Это он?

– Он самый, – не без гордости ответил Отелков и с грубоватой лаской позвал: – Урод, ты чего это развоевался? Ух ты, бродяга рыжий!

Урод бросился к Отелкову. Иван Алексеевич, спасая костюм, ловко увернулся и сердито крикнул: «На место!» Но Урод и ухом не повел. Он завизжал, бросился на Васеньку и, приветствуя его, лизнул прямо в губы. Васенька плюнул и сказал, что только этого ему не хватало. Зато поэт е Денисом выразили почти такой же восторг, как и собака. В благодарность Урод облизал их с головы до пят. С Гудерианом-Акиншиным он поздоровался сдержанно и вежливо – приветливо оскалил зубы.

В общем, Урод сумел показать себя с наилучшей стороны и всем очень понравился. Когда же он по приказанию Ивана Алексеевича стал показывать фокусы и проделал их на этот раз с особым усердием, все пришли в восторг, а писатель восхищенно воскликнул:

– Невероятный пес и по уму и по уродству!

– И зубы у него как надолбы, – добавил ГудерианАкиншин.

Васенька Шляпоберский навалился на Дениса и прижал его к стулу:

– Ну как? Берешь, Дениска, собаку?

– Конечно! Пес превзошел все мои ожидания.

– Тогда это дело надо замочить, – сказал Васенька и направился к столу.

Уроду выдали килограмм студня и выпроводили на улицу. Началась попойка – обычная, рядовая, скучная.

Иван Алексеевич много не пил. Однако от компании не отказывался. За столом он обычно молчал, в споры тоже никогда не ввязывался, а если назревал скандал, вовремя уходил. Ему просто нравилось смотреть на пьяных, слушать их болтовню, делать свои умозаключения.

В час ночи гости стали разъезжаться. Последними отбыли Гудериан с поэтом. Закрыв за ними дверь на массивный железный крюк, Иван Алексеевич облегченно вздохнул и дал себе слово подобных гостей и попоек избегать.

В комнате висел густой запах вина, колбасы и табака. Иван Алексеевич распахнул окно, погасил свет и вышел на крыльцо. При появлении хозяина Урод поднялся и сполз на землю. Иван Алексеевич сел на ступеньку и, чиркнув спичкой, закурил. Урод догадался, что хозяин в таком настроении, когда можно и поласкаться. Он взобрался на крыльцо и уткнул морду в колени Отелкова. Иван Алексеевич положил руку на голову собаки и почесал за ушами. Урод задрожал, как от озноба, благодарно лизнул руку и тотчас сжался от страха: он вспомнил, – что хозяин терпеть не мог слюнявого подхалимажа. Но оплеухи не последовало. Рука продолжала гладить его спину, правда машинально, безразлично, и все-таки Уроду было очень приятно.

Их окутала теплая душная августовская ночь. Воздух чуть-чуть пах серой, как перед дождем. Железнодорожная насыпь почти вплотную придвинулась к забору. За ней светились кое-где желтые квадраты окон. Над дорогой, словно впаянная в темноту, тускло горела лампочка. С грохотом и лязгом пронеслась электричка. Свет от нее бежал по обочине насыпи, выхватывая из темноты телеграфные столбы, глянцевитые листья тополей, серые углы домов и жирный асфальт дороги. Внезапно пошел дождь, до странности тягучий и ленивый. Казалось, он не падал, а вязкими длинными струями, не отрываясь от тучи, бесшумно стекал на землю. О том, что все-таки дождь идет, можно было судить только по сырости воздуха, по плеску воды, бежавшей с крыш по трубам, и по сердитому шипению автомобильных шин.