В соседней комнате кашлял петербургский матрос, товарищ Степанов. Широко раскинув по столу локти, он писал и кашлял:
— Что ты пишешь, Степанов? — спросил Бриллиант.
— Письмо.
— Как кашель? Не ослаб?
— Ну его к…
У Степанова была чахотка; Бриллиант это знал, но говорил о кашле только для того, чтобы что-нибудь сказать. Он не хотел первый заговорить об опасности, грозящей городу.
В комнате для посетителей дожидалось человек десять. Все растрепанные, взъерошенные, не выспавшиеся люди со смертельным испугом на лицах. Это зажиточные обыватели спешили хлопотать о выезде из города. Они трепетали от нервного нетерпения и, раскачиваясь перед чуть открытой дверью, старались заглянуть и хотя бы увидеть Бриллианта. Слышно было, как они ссорились с курьером, который мрачно повторял:
— Ничего не срочно. Всем срочно. Вас много, а я один тут.
— Только что звонил в губ, — сказал Бриллиант.
— Насчет чего? — спросил Степанов.
— А насчет бандитов этих.
Степанов перестал писать.
— Это насчет полка? Да это дураки! Я был у них. Сукины сыны! Я бы их не пустил революцию делать. Сволочи проклятые! «Тай не ходы Грыцю на мою вечерныцю». Не разберешь, кто они. Не то наши, не то банда. Там какая-то сволочь, язва! Все мутит. Так ничего публика, но есть, которые говорят: «Да здравствуют большевики, долой коммунистов и жидов». Конечно, несознательность. Надо бы маленько обработать. Я схожу еще к ним сегодня. Они меня сначала пустить не хотели в бани-то, да я ругаться начал. Пустили. Горилки у них много. Вот что плохо! Горилку надо отнять.
— Погоди, не напирай, — опять загудел курьер за дверью. — Всем срочно. Много вас тут.
Поднялся шум. Вылетели слова фальцетом: «Это общественное дело. Отлагательство немыслимо…».
В комнату воткнулся курьер и жестко закрыл за собою локтем дверь, хлопнув кого-то по голове.
— Товарищ Бриллиант, тут аптекарь просится. Говорит — без отлагательства.
— Пустите.
Вошел бывший местный аптекарь Лысевич — полный, желтый, испуганно-корректный.
Бриллиант взглядом спросил его, что надо.
— Я не успел изложить письменно, — начал он, сложив, как певец, дрожащие руки и учтиво изогнувшись, — извиняюсь. Дело в том, что над горизонтом нашего города надвинулись тучи. Предстоят большие неприятности. Вступившие дезорганизованные личности начинают производить самочинные обыски. Начинается погромная агитация. Войск в городе нет. Все на фронте. Поэтому я считаю долгом, простите меня за дерзость, ввиду того, что это дело общественное, и все магазины хотя запечатаны, но в них много народного добра, и они хотят учинить грабеж и погром, — то я предлагаю срочно вызвать товарища Троцкого. Тут поблизости войск нет, а у товарища Троцкого есть поезд, он скоро, без задержек, приедет и восстановит порядок.
Бриллиант слушал и смотрел на аптекаря, как на вещь. Степанов же даже вздохнул от скуки, открыл рот и, плюнув на середину комнаты через стол, за которым сидел, сказал с задумчивым презрением:
— Без промежутков говорит человек…
Бриллиант спокойно сказал:
— Уходите. Не отнимайте времени.
Аптекарь смутился, но не растерялся:
— Будет очень жаль, если все завоевания революции будут потеряны. У нас уже два раза были погромы. Один раз при Деникине, а другой.
— Уходите, вам говорят! Пожалуйста, не беспокойтесь!
Резко позвонили по телефону. Спрашивали из «первого дома советов» — бывшая гостиница Ройзмана «Неаполь», — выезжать ли ответственным работникам и коммунистам.
Бриллиант спросил, кто говорит. Звонила женщина. Она замялась, и Бриллиант услышал мужской торопливый тенорок: «Не говори, не говори, кто», — и Бриллиант все-таки узнал по голосу, кто заставлял свою жену «устраивать панику». Это был один из его товарищей по местному исполкому.
— Это говорит. Это. Это. Я хотела только спросить.
Повесили трубку. Бриллиант отошел от аппарата.
Помещение исполкома сразу тревожно оживилось. Пришла
группа мобилизованных коммунистов. Спрашивали про оружие, продовольствие. Опять звонили по телефону. Кто-то для чего- то опоясывался веревкой. Разлили на столе чернила. Двое хотели сразу пройти в узкую дверь, столкнулись и нелепо застряли. Дверь завизжала и заскрипела. Забегал по комнатам комендант дома, молодой человек с пышными желтыми усами. Сообщили, что пулемет внизу уже поставлен. Кто распорядился ставить пулемет, — не знали. Двое сидели на столе и болтали ногами. Их до этого никто не видел и не знал.
Читать дальше