Ефим Зозуля: Подвиг гражданина Колсуцкого

Рыженький возвращается с новой бумажкой в руках. Смотрит на нее и спрашивает:

— Ваш склад находится на Самарской улице?

— Да.

— Будьте любезны, товарищ, пойти со мною.

Пароходик плывет на поверхности бездны океана. Бездна бушует, качает, но он плывет-плывет, крепится-крепится. Даже ворочает над бездной винтиком.

— А позвольте нас спросить: ордер у вас есть?

Рыженький с недоумением, но просто, жестко и в то же время добродушно говорит:

— Никакого ордера не надо. Будьте любезны пойти со мной.

Председатель домового комитета смотрит на стол. В секундном молчании раздается его голос — равнодушный и тайно лукавый:

— А где ваша супруга, Константин Федорович?

— В театре.

Председатель глубоко качает головой: очень хорошо понял — точно весьма сложное.

…Качает головой. Этим качаньем он предает, доносит, клевещет. Он как бы говорит: в театре? Понимаю. Коржики? Понимаю. А почему тепло в комнате? Тоже понимаю. Дело понятное: заведующий складом — должность тепленькая. А вот попался, голубчик, и посмотрим, какие у тебя теперь будут коржики. Господи, господи! К кому обратиться?! Кто поймет? Кто спасет? Как тяжело! Как одиноко и холодно. Если бы они знали, как он хлопотал об этом билете в театр для жены в центральном управлении складов! Если бы они знали! Но пароходик мужественно режет, расталкивает волны — он, маленький, знает, куда плывет, хочет знать.

— Скажите, товарищ, куда же мы пойдем? В чем, собственно, дело?

— Идемте, вам говорят, — и все тут. Все будете знать. Вы заведующий складом? Так знайте свой служебный долг. Требуют по делу — так идем. Одевайтесь поскорее, пожалуйста!

Тон — простой, ясный, деловитый.

— А обыска не будет? — вежливенько спрашивает председатель.

— Не будет никаких обысков. Будьте любезны скорее, товарищ.

Колсуцкпй, дрожа мелкой дрожью, надевает валенки, шинель

и папаху. Он ни о чем не думает — он чувствует, обоняет запах несчастья. Это запах железа, холода, кисло-тошнотной гнили.

Оделся. Выходит. В дверях задерживается и видит, что председатель, медленно приподымаясь со стула и тоже собираясь уходить, самовольно, без спроса берет коржик и спокойно, нахально, нагло начинает его есть.

Колсуцкому ясно: все кончено.

В дверях красноармейцы. На лестнице — тоже. Тяжелое топтанье, огоньки цигарок.

Рыженький — впереди. Колсуцкий за ним. В воротах тоже красноармейцы и далее на улице ждет несколько человек. Всего человек тридцать.

За воротами рыженький негромко, просто, совсем по- домашнему командует:

— Построиться!

Тихо строятся на снегу — по четыре в ряд. Кого-то не хватает. Зовут:

— Елизаров! Ишь, черт.

Колсуцкий на тротуаре один. Его никто не охраняет.

Разве так арестовывают? По-видимому. Им не впервые. Знают, что никуда не убежишь: пуля догонит. Обычное: «убит при попытке к бегству». Страшно. Может быть, обратиться к ним, объяснить, что он ни в чем не виноват?.. Нет, не поймут. Да им это неинтересно. Им холодно и скучно. И лица какие мрачные. Жена придет домой из театра, узнает. Она холодная блондинка. Ляжет спать в платье, только и всего. А утром пойдет к Ивашкину, а Ивашкин, счастливый, будет звонить и Чека, спрашивать, где Колсуцкий. В десятой квартире у Александры Игнатьевны — муж расстрелян. И что же? Ничего, живет. Вчера стояла и очереди за ботинками. Что жизнь человека! Что жена! Что родство! Что дружба…

Темно. Болеет снег. В домах — огни.

Рыженький пошел вперед. Отряд — без команды — за ним.

Колсуцкий рядом с рыженьким. Рыженький приближается к нему, касаясь плечом, и говорит:

— Видите ли, товарищ, в чем дело: мы получили сведения, что сегодня ночью готовится нападение на склад шайкой бандитов. Их будет человек пятнадцать, вооружены ножами, браунингами, маузерами. Надо, значит, засаду устроить и переловить их. Засада будет на складе. Склад большой. Огней зажигать нельзя. А мы, понимаете, не знаем внутренних ходов и вообще расположения склада, — вот вы и будете водить нас. Вы — заведующий, это ваша обязанность. Я не мог сказать вам дома, потому что были посторонние лица, а это служебная тайна. Вам же, между прочим, должно быть стыдно, товарищ, так дрейфить. Должно быть, грешны, коли так боитесь. Стыдно! Склад обмундирования — это народное добро. Надо свой долг всегда помнить и быть готовым защищать то, что вам вверено.

Не арест?!!

Не арест?!! Не арест?!! Не арест???!!! Не арест? Не арест?! Не арест?! Не арест?! Не арест?!! Не арест?!!!

В голове — светло и пусто. Совершенно пусто, как всегда, когда человека ошеломляет счастье.