— Вот бешеная! Не я, так другой…
Не помня себя, она вскочила и побежала, как никогда в жизни не бегала. Ей казалось, что он гонится по пятам, она ныряла под ветки, прыгала через ямы, некогда было оглянуться. Она выбежала на край леса, с перепугу повернула не в ту сторону и отмахала добрый километр, пока сообразила, что бежит не туда. Тогда она пошла в поле и вернулась полем, дрожа и поминутно оглядываясь.
Показались серые избы села, донесся шум утятника, и это показалось ей родным и спасительным. Она вытерла лицо, как могла, пригладила волосы и вошла в село совершенно успокоенная, как в родной дом.
И тут она удивленно осмотрелась. Теперь она ничего, ровно ничего не понимала: ни почему ее весь день так колотило, ни зачем она пошла с пастухами и сидела, прижавшись затылком к Костиному плечу, ни тем более того, что так по-дикарски удрала и летела сломя голову, хотя за ней никто не гнался.
Перед вечерней дойкой приехал председатель Воробьев и привез писателя.
Они прибыли на красном «Москвиче», и председатель повел писателя по селу, показывая утятник, пилораму и коровник, который особенно рекомендовал посмотреть.
Они ходили серединами улиц, заложив руки за спины, вразвалку. Оба были в светлых просторных штанах и светлых рубашках, оба приземистые и широкие.
По селу разнесся слух, что Воробьев привез очень большое начальство, и бабы бросились загонять по дворам поросят.
Писатель был дородный и холеный, с артистической шевелюрой, колечки которой вились у него на затылке. Когда-то он написал неплохую книжку, ее давно забыли, но он не подозревал об этом, потому что в издательствах считали своим долгом помнить название этой книжки.
Затем он написал много плохих книжек, но у него уже было имя, и писания его проходили без сучка и задоринки.
Живя безвыездно в столице, он считался знатоком сельского хозяйства, так как первая книжка была о колхозе. Поэтому время от времени он делал краткие набеги на тот или другой колхоз, но в основном был знаком с сельским хозяйством только по газетным статьям.
Воробьеву в жизни не приходилось иметь дела с писателями. На всякий случай он обкормил его жутким обедом с крепленым вином, бросил дела и отправился сопровождать, против чего писатель не протестовал.
Приведя писателя на ферму, Воробьев рассказал ему, как здесь раньше было плохо и как теперь стало хорошо.
Однако и в новом своем виде коровник не понравился писателю, он посмотрел в дверь и дальше не пошел. Доярки бегали мимо, с любопытством поглядывая, а писатель достал блокнот и занялся сбором жизненного материала.
— У них была плохая заведующая, — объяснил Воробьев. — Но наш парторг провел собрание, и заведующую сняли. Они сами обходятся, без заведующей.
Писатель пожевал губами. Он сомневался, стоит ли это записывать, — факт был сырой, малоинтересный.
— Кто трудится лучше всех? — задал он испытанный вопрос.
Председатель не знал. Пришлось послать за Ивановым.
— Как сказать… — ответил Иванов. — Все стараются, работают в общем и целом.
Писатель занервничал. Он надеялся написать по крайней мере очерк для журнала, и имена были обязательны. Иванов подумал: была не была, наверно, Галя теперь на хорошем счету у Волкова и назвать ее не будет ошибкой!
— Девушка старательная, активная, приехала по комсомольской путевке обкома, — сказал он, мучительно придумывая, — приехала из города в деревню.
— Ага! Это хорошо! — воскликнул писатель; это уже шло в очерк. — Я бы хотел с ней побеседовать.
Пришлось Гале идти в контору, где все вчетвером сели за стол, и писатель начал допрос.
— Какие обязательства вы взяли в этом году?
Воробьев с Ивановым переглянулись.
— У нас еще нет, это наша недоработка, — сказал Иванов, а председатель показал ему под столом кулак.
— Обязательства должны быть у всех, — изумленно сказал писатель. — Как же вы тогда работаете? Вот в «Рассвете» доярки обязались надоить по четыре тысячи килограммов от каждой фуражной коровы, а некоторые даже четыре с половиной. Вы потянули бы столько?
— Я не с начала года работаю, — пробормотала Галя.
— Но у вашей предшественницы были обязательства?
— Не знаю…
— Это наша недоработка! — поспешил на выручку председатель. — Это мы завтра же провернем. Можно смело писать, что обязательства будут, потому что фактически так и есть. Бери, Галя, смело четыре с половиной тысячи, коровки у нас хорошие… Идет?
Читать дальше