Аркадий Вайнер - Визит к Минотавру

– Торопился, видно, сильно Белаш. А как же с поездом обратно в Ленинград?

– С поездом? Очень просто. Ведь в Ленинград ездят с Ленинградского вокзала, так?

– Так.

– Вот то-то и оно. Мы тоже все время думали, что он поедет назад с Ленинградского вокзала – это само собою разумеется. А они решили вопрос остроумнее во всех отношениях…

– Ты так радуешься их остроумию, будто они в КВН выступали, -усмехнулся комиссар.

– Я не их остроумию радуюсь, а своему. Ведь я их шарады все-таки решил?

– Тебе по должности и полагается, – дрогнул бровью комиссар. – Так что они состроумничали?

– В 1 час 12 минут на Курском вокзале останавливается скорый поезд Ереван – Мурманск, следующий через Ленинград. Они об этом знали заранее, и билет для Белаша был готов. В час двадцать он уже тронулся на север, в 7.35 прибыл в Ленинград, через пятнадцать минут сидел в номере у телефона и ждал звонка дежурной. Кроме времени и маршрута поезда, в этом был еще один резон – ночной проходной поезд, все спят, темно, никто и в глаза разглядеть Белаша не мог.

– Хорошо они рассчитали, – покачал головой комиссар. – Ловкие, сволочи… Ты за ним сам поедешь?

– Нет. Я его вызвал по телефону.

– По телефону? – удивился комиссар. – А если догадается и сбежит?

– Не сбежит. Куда ему бежать.

– Смотри. Ты же не медведь, должен все предусмотреть.

– А что медведь? – спросил я.

– Да это в тех местах, где я родился, так говорили: медведь дуги гнет – не парит, а сломает – не тужит. Тебе будет о чем тужить.

– Хорошо, – сказал я, взял со стола камертон и пошел к себе. У дверей моего кабинета дожидался Белаш. Мы поздоровались, и по тому, что он не подал руки, я сразу почувствовал, что он догадывается, зачем я его вызвал.

Вошли а кабинет, сели к столу, Белаш достал пачку сигарет, одну закурил, и все время он смотрел мимо меня в окно, и в глазах его не было ни тоски, ни страха, ни злости – ничего не было. Мы долго молчали, и ему было легче, потому что у него было хоть какое-то занятие, он курил. А я просто молчал и смотрел на него, а когда заговорил, голос мой звучал хрипло и неуверенно:

– Григорий Петрович, вы ничего не хотите мне рассказать? Белаш, не поворачиваясь ко мне, все так же неотрывно глядя в окно, сказал:

– Нет. Не хочу. Да и говорить мне нечего.

Я хотел переложить камертон из кармана в ящик стола и нечаянно задел им папку на столе. Камертон низко и длинно загудел. Белаш резко, рывком повернулся на этот звенящий звук и увидел в моих руках камертон.

– Нашелся все-таки, – сказал он так, будто забыл его у меня дома, и целый вечер мы вдвоем безуспешно проискали его, и вот сегодня я нашел и принес ему. И от этого спокойствия я пришел в себя.

– Если вам нечего мне сказать, я предъявляю вам, Григорий Белаш, обвинение в краже скрипки «Страдивари» из квартиры профессора Полякова. Вы согласны с предъявленным обвинением?

Белаш наконец оторвал взгляд от камертона, посмотрел на меня совершенно прозрачными, пустыми глазами и смотрел на меня долго, будто собираясь с мыслями или пытаясь рассмотреть меня на сером фоне стены. Потом устало сказал:

– Да, согласен.

Наступила тишина, томительная, тягучая, пустая. Не было в этой тишине противоборства мыслей, бесшумного скрежета злобы, изнуряющего оцепенения страха. Я был уверен, что Белаш даст мне бой по всем правилам, что он будет биться за каждый вопрос, за каждое слово. А он вдруг коротко ответил – да, согласен…

– Расскажете, как это произошло? – спросил я. Он отрицательно покачал головой:

– Нет, сейчас не могу. Я очень устал. Я нечеловечески устал. Я много месяцев, ночь за ночью, день за днем не сплю. Иногда, если мне случается ненадолго задремать, тогда мне сразу снится ваше лицо. Не Крест, и не Иконников, и не Поляков. Мне снитесь вы, и я вас так ненавижу, что у меня кружится голова…

Долгая пауза плыла по комнате, потом я сказал:

– Значит, вы все-таки так ничего и не поняли во всей этой истории. А тут было над чем подумать…

– Может быть, – сказал Белаш и прикрыл глаза, опустились его припухшие, чуть синеватые веки с длинными ресницами. – С того момента, когда мы впервые встретились, я понял, что вы, серый и злой мужлан, – моя судьба. Куда я ни пытался дернуться, куда ни сунусь – вы уже здесь побывали, поговорили, все выяснили, и каждый день я чувствовал, как вы затягиваете на моей шее удавку. Сегодня вы можете радоваться: я сдался -больше не могу, я устал. Вы загнали меня в западню, как зверя. Радуйтесь! Что же вы сидите с постным лицом?