Езетхан Уруймагова - Седьмой сын (Рассказы, очерки, статьи)

— Какая красивая! — воскликнула Зоя, вскочила с дивана, торопливо влезла в шубу и посмотрела в маленькое квадратное зеркальце, втиснутое в мрамор умывальника. — Какая приятная! Когда я буду такую носить?

— Будешь, ты доживешь, все у нас будет, успеешь.

— Где там успеешь, — возразила девушка. — Пока шубу заработаешь — седина пробьется.

Зоя продолжала вертеться у зеркального квадратика. Она то наглухо закрывала курчавым воротником шею, то откладывала воротник на плечи и, прищурив глаза, изумленно всматривалась в зеркало, будто не узнавала себя.

Потом порывисто скинула шубу, повесила на ширму и с нежностью, какой гладят головки маленьких детей, стала гладить спину каракулевой шубы.

— Небось, дорого вам шуба стала? — спросила Зоя, продолжая гладить каракуль.

— От матери осталась.

— Богатая, значит, у вас мать была, — перебила ее Зоя.

— Учительница музыки, а отец — военный врач, в империалистическую от немцев погиб. Немецкие империалисты мне кровники, понимаешь?..

— Понимаю, — ответила Зоя и глянула в бледное лицо Ольги Васильевны.

Ольге Васильевне показалось, что бьют в дно пустой бочки. Бьют долго, чем-то тяжелозвенящим. Когда она открыла глаза, то увидела испуганное лицо больничного дворника.

— Немцы! — прошептал старик и отступил в глубь комнаты.

Гулкие удары эхом отдавались в коридоре больницы. Больные столпились у дверей.

— В постель! Всем в постель! — прикрикнула Ольга Васильевна на них.

В это время в конце длинного коридора увидела немецкого офицера и трех солдат.

Ольга Васильевна молча смотрела на их черные фигуры.

Подойдя к ней вплотную, офицер уставился на нее холодными, бесцветными глазами. Его тонкие губы и синевато-розовый шрам на подбородке отталкивали.

Офицер улыбнулся, и Ольга Васильевна, не Понимая этой улыбки, недоуменно глянула назад и увидела Зою.

— Они не такие, как пишут про них в газетах. Видите? — сказала Зоя. Фельдшерица вздрогнула, отвернулась. Зоя улыбалась офицеру. Офицер отстранил Ольгу Васильевну и мимо нее, как мимо пустого места, вошел в палату.

Она рванулась за ним и встала впереди него. Офицер снова улыбнулся, обвел палату неподвижными глазами и резким голосом, на ломаном русском языке приказал:

— Пальной упрат, упрат!..

Ольга Васильевна приказала больным одеться и идти в кухню.

— Там тепло, — шепнула она и стала одевать тяжело больных.

Посвистывая, офицер оглядывался по сторонам. Его взгляд скользил от одного предмета к другому, как бы оценивая их, и остановился на Ольге Васильевне. Размеренно деловитым шагом он подошел к ней и спокойно взял ее за кисть руки…

На левой руке она носила миниатюрные эмалированные часики.

Лейтенант дернул рыжими бровями и сорвал с нее часы. Потом он стал кричать, размахивая стальным стеком, выталкивая больных в коридор. Ольга Васильевна умоляла офицера дать ей переждать дождь. Она доказывала, что бесчеловечно выбрасывать больных под проливной дождь. Больничный конюх в свою очередь умолял Ольгу Васильевну не сопротивляться, не кричать, а идти в конюшню.

— Там тепло, — убеждал конюх, выводя больных под руку.

Уходя последней, Ольга Васильевна бросила взгляд на Зою и тихо произнесла:

— Видишь, они хуже, чем про них пишут…

Зоя стояла у окна и, тая улыбку, молча смотрела фельдшерице в лицо.

— Уходи, скорее уходи! Они никого не жалеют, — бросила фельдшерица.

Прошел месяц, как Ольгу Васильевну с ее больными выбросили на улицу. Страшных тридцать дней. Четверо тяжело больных скончались в больничной конюшне, а остальные девять человек разместили по домам. Она обходила своих больных, стараясь скорее поднять их на ноги.

Однажды вечером, когда на улице бушевала пурга, к Ольге Васильевне прибежала молодая женщина с растрепанными черными волосами, огромными сухими глазами. Она просила фельдшерицу посмотреть ее больную дочь.

— Дышать не может, еле говорит…

— Успокойтесь, — говорила Ольга Васильевна.

— До утра нельзя, — умоляла женщина, — умрет, пойдем сейчас, немец не увидит.

Ольга Васильевна сняла с вешалки шубу, повязала голову пуховой шалью, схватила маленький саквояж и ушла в белую пургу зимней ночи. Ветер скрипел в деревьях, свистел и выл, будто предупреждал о смертельной опасности, нависшей кругом.

Ольга Васильевна ощупью поймала руку своей спутницы, и две женщины неслышной тенью скользнули мимо запертых окон, поваленных заборов, сожженных домов, боясь выйти на середину улицы. Они прошли длинный ряд домов. В темноте Ольга Васильевна узнала здание райкома партии, рабфак, сельсовет. Какая злая ирония — в здании райкома партии немцы устроили застенок.