Езетхан Уруймагова - Седьмой сын (Рассказы, очерки, статьи)

Долго жили в памяти осенняя грязь, черный пот на лицах крестьян, мертвый глаз лошади и прозрачная холодная слеза…

Помню вечер. Фигура отца у тлеющего очага. Мать робко ходит по комнате, настороженно поглядывая на отца. Затаив дыхание, молчаливо сидят сестры, будто в доме умирающий больной… За окнами шелест дождя, в комнате звенящая тишина. Пала лошадь у отца, и осталось у него семь дочерей без земельного надела… Мать бесшумно поставила перед отцом фынг с тремя пирогами.

— Помолись, — прошептала она и стала поодаль.

В комнате еще тише, а за окном влажный шорох ночи… Отец встал и, с ненавистью глядя матери в глаза, спросил:

— Помолиться?.. Кому?

— Богу, — шепнула мать, показывая на пироги.

Отец отшвырнул ногой фынг… Я помню ужас материнских глаз, помню, как подбирала она пироги с полу.

Много лет прошло с тех пор, но сохранился в памяти страшно тихий вечер в доме, шорох дождя за окном, мертвый глаз лошади, слезы на глазах отца, страх и отчаяние в семье…

Сколько людей моего поколения могли б рассказать подобные случаи из своей жизни… Если собрать вместе все эти воспоминания, то получилась бы из них большая-пребольшая книга, которую можно было б назвать крестьянской судьбой.

Теперь, когда я смотрю на шагающий пионерский отряд (не скрываю, я гляжу с завистью), то думаю: «Счастливое племя! Ты не видело узких полосок земли, на которых, как проклятье, лежала судьба отцов. Счастливые, вы не видели живого городового, вы не знаете, что значит стоять на коленях на кукурузных зернах за то, что не сумел рассказать попу, во сколько дней господь сотворил мир…

Вы и представить не можете себе такого случая, чтоб на уроке учитель пересадил вас, говоря: — Ваши фамилии — кровники, вам нельзя сидеть рядом.

Вы не поймете, если рассказать вам, что, встречаясь в смертной вражде, косились друг на друга осетин и казак, не желая уступить друг другу дорогу. Преданиями стали для вас рассказы старших о том, как продавали молодых красивых девушек богатым старикам.

Разве можете вы понять, почему бросилась молодая женщина с горного откоса в бездну, навстречу плывущим туманам… Когда рассказывают вам об этом, вы недоуменно упрекаете отцов и матерей в безволье… Но нет, за этот пунцовый галстук, за ваше счастье всходило на виселицу много, много людей… Мой юный друг, преклони голову перед памятью тех, кто пронес мечту о человеческом счастье через века…

Пройдут годы… Ты станешь взрослым человеком и не поверишь старым учебникам географии. Исчезнут пограничные столбы, сотрутся кордоны государств, воздушные и сухопутные пути пройдут от городов к городам, и вы, счастливые, разговаривая на разных языках, будете понимать друг друга.

И необычайными и дикими покажутся вам распри предков»…

Не удивляйся, читатель, моей исповеди: хочется мне поделиться своим счастьем с нашим Пушкиным. Ведь это он своими словами «…взойдет она, заря пленительного счастья» предсказал и мою судьбу.

Да, Пушкин, страшной была судьба той Осетии, которую ты видел… Но если б теперь ты мог промчаться по дорогам моей Осетии…

Не скрою: так же, как при тебе, восходит солнце и заходит оно. Так же, как при тебе, сверкают наши ледники. Но там, где при тебе шумели водопады, — поднялись наши высокогорные санатории, а там, где парили орлы, — раскинулись альпинистские лагеря, там же, где рос «мох тощий да кустарник сухой», стелется розовый пух наших мичуринских садов и пасутся несчетные стада наших колхозов. А в ущелье, где таился когда-то твой нищий наездник, где на скрипучих арбах волы тащили путников, сейчас мчатся «Победы». А Терек, что поразил тебя неистовым гневом, покорен теперь человеку — электростанции укротили его нрав. Люди, которые гнездились в горах, нищетой которых ты был потрясен, живут теперь озаренные светом нового солнца, и лампочки Ильича зажигаются в горах, заслоняя собой холодное сверкание звезд…

Не голословен мой спор с тобою, Пушкин. Я — потомок тех нищих осетин, что поразили тебя убожеством когда-то. Та осетинка, что не смела из-под черного платка поднять к солнцу скорбных глаз — теперь хозяином шагает по аудиториям Ломоносовского университета. Со сверкающей эстрады Московской консерватории, не робея, поет арию Антониды… Видишь, — дерзаю и я писать на твоем, на русском языке.

— Что случилось? — спросишь ты меня.

— В твоей России родилась та титаническая сила, которую мы называем партией большевиков. Это она принесла человечеству Великий Октябрь, вызвав народы России из мрака к свету. Это она, партия, дала жизнь и моей Осетии. Поверь, теперь бы ты был потрясен не нищетой народа, а дерзостью человеческой мысли: наши реки, которым природа наказала течь в одном направлении, повернули русла туда, куда повелел им человек…