Езетхан Уруймагова - Седьмой сын (Рассказы, очерки, статьи)

Замира подумала: «Надо написать, что я вышла замуж и жду ребенка, что муж мой замечательный человек, лучший тракторист в районе… Нет, не напишу, посмеется Иван Александрович и все сведет к моему личному счастью, скажет: девушка влюблена в мужа, ждет ребенка, и ей все видится в розовом свете. Нет, не напишу. Любовь — это личная жизнь, нельзя смешивать ее с работой. Личная жизнь! Разве может быть у человека две жизни? Люди говорят: личная жизнь — одно дело, а общественная — другое. Так ли это? Нет, надо спросить…»

Замира прислушалась и улыбнулась. Здесь, у родника, она каждую субботу встречала мужа. Он приезжал из тракторной колонны, расположенной в тридцати километрах от кутана. Замира быстро спряталась в небольшую пещеру, где любила отдыхать в свободные минуты. Но, услышав близкий цокот копыт, не удержалась и вышла навстречу мужу.

— Ты опять пряталась? Ведь все равно найду, — улыбаясь, сказал молодой тракторист в синем комбинезоне и, соскочив с коня, нежно обнял Замиру. Ей показалось, что муж чем-то озабочен. Потом ее удивило, что он постригся — она так любила его упрямые густые кудри.

— Без волос ты такой смешной… как маленький мальчик, — ласково сказала она.

— Скоро уборка, на комбайне очень жарко будет…

Она прижала его голову к груди и прошептала:

— Я с каждым днем люблю тебя все сильнее. Скажи, это хорошо или плохо?

— Не знаю, наверное, хорошо, — сказал он, прижимаясь обветренной щекой к ее щеке. — Пойдем к нашему родничку, посидим немного. — Он обнял ее правой рукой за талию и тихо сказал: — Ты была такая тоненькая, тоненькая, а сейчас… Скажи, скоро?

— Скоро, — ответила она, поднимая голову, и он заметил желтоватые пятна на ее усталом лице. — А кого ты хочешь: мальчика или девочку?

— Девочку… похожую на тебя, — сказал он, целуя ее, и усадил на камень у родника, а сам пристроился на земле у ее ног. Замира говорила, гладя его стриженую голову:

— Да, забыла тебе сказать: сегодня сняли первый урожай с моих вишен. Помнишь, три года назад здесь был только серый песок, а теперь целый вишневый сад. Это мой труд, моя гордость.

— А разве я тебе не помогал? Кто саженцы привозил? Кто выпрашивал их в питомнике? Я умолял их, а они надо мной смеялись: на камнях, мол, вишню разводить собирается.

Они помолчали.

— Сегодня, Замира, у нас с тобой важное дело. Как комсорг, ты должна созвать митинг. Весь мир собирает подписи под Стокгольмским воззванием, против атомной бомбы. Мы, советские люди, в этом деле, конечно, должны быть первыми. Наше государство, наш строй, наши люди и личная жизнь каждого советского человека устремлены к миру и к счастью всех людей на земле.

— Вот ты говоришь: личная жизнь. Скажи, как ты понимаешь это? Только перед твоим приездом я думала о том, где грань между общественной и личной жизнью? Я не вижу этой грани.

— Ты права, моя девочка, в нашей жизни этой грани нет, — сказал он. — А теперь пойдем, пора собирать народ.

Он легко вскочил на ноги и протянул Замире обе руки.

Молодой месяц робко дрожал в синей воде родничка. Первые звезды выглянули на небе, и острым снежным холодком повеяло с гор.

…На широкой площадке перед станом, обсаженной молодыми вишнями, собрались пастухи. За столом сидел старший чабан Афако, три года назад так неласково встретивший Замиру. Теперь он с гордостью называл ее «наша Замира». Он часто обращался к ней за советом, делился самыми сокровенными мыслями, говорил, что сожалеет лишь о том, что человеку дана только одна жизнь. «Небось, в коммунизме, на большом пиру забудешь меня помянуть, Замира, а?»

К столу подошла старуха, жена Афако.

— Я хочу первая подписаться под этой бумагой, где люди протестуют против войны, — сказала она. Замира подала ей стул, но она не села. Одной рукой она оперлась о край стола, другой сняла с головы черную повязку и бросила ее на землю, как это делают пожилые осетинки в самых торжественных случаях. Пастухи, тесно сидевшие вокруг стола, встали и сняли шапки. Мальчик-подпасок поднял платок и положил на стол. — Я хочу сказать, потому что писать не умею. Пусть мои слова под этой бумагой напишет Замира — ей предстоит скоро стать матерью. Я дочь пастуха, родилась в кутане. И замуж вышла за пастуха, и сына родила в кутане в ту ночь, когда над миром всходило солнце новой жизни, когда Ленин сказал всем пастухам: «Боритесь настанете людьми…» Война убила моего сына, который учился в Москве. Война осиротила Замиру. Я не хочу, чтобы матери оплакивали убитых детей. Я не хочу, чтобы дети оставались без отцов. Я не хочу, чтобы невесты оплакивали женихов, жены мужей, сестры братьев. Я хочу, чтобы дети учились, чтобы каменщики строили красивые дома, чтобы там, где когда-то было горе, всегда светило солнце…