Езетхан Уруймагова - Седьмой сын (Рассказы, очерки, статьи)

Последнее слово, он произнес особенно четко и поднял руку, в которой блеснул маленький револьвер.

Василий молчал. Руки его были связаны за спиной. Откинув голову, стиснув зубы, он отворачивал лицо, стараясь не вдыхать запах пищи. Солдат по знаку офицера ударил его в висок. Василий покачнулся, но устоял. Он продолжал молчать.

Сафиат, прижавшись к дверному косяку, следила за тем, что происходит в комнате. Офицер что-то сказал солдатам, и все, громко крича и смеясь, стали одеваться. Сафиат накинула на голову платок и вышла во двор, опередив немцев. Вдыхая обжигающий воздух декабрьской ночи, она быстро прошла в угол двора и спряталась за столб.

Ветер спадал. Ночь была морозная, молчаливо-настороженная. Тихо потрескивал голубой лед на реке. Сверкающие инеем леса, древняя башня на скалистом обрыве — все было погружено в глубокое молчание.

Пьяно пошатываясь, кутаясь в теплые шарфы, солдаты высыпали во двор. Военкома подталкивали автоматами в спину. Потом один солдат несколько раз плеснул на одежду… Василия бензином из бутылки и поднес к нему зажженную спичку.

Стеганный ватник на военкоме вспыхнул синим пламенем. Василий рванулся в сторону, потом с разбегу бросился наземь и стал кататься по снегу. Дикий хохот, свист и улюлюканье разорвали тишину ночи. Сафиат выбежала из своего укрытия, сорвала с головы платок и бросила к ногам офицера. Упав перед ним на колени, она горячо заговорила:

— Не убивай… Сын он мне… Мой сын… Не убивай!

Священный обычай: если женщина открывала перед мужчиной голову и бросала к его ногам платок — это отводило даже кинжал неумолимой кровной мести…

Офицер оттолкнул Сафиат и ударил ее ногой в спину. Василий продолжал бороться за жизнь. Последним усилием воли, он, сверкая глазами, поднялся перед своими убийцами. Бессмертный в своей ненависти, прекрасный в своей смерти.

Солдаты испуганно шарахнулись в стороны и на мгновение затихли. Офицер медленно поднял руку и трижды выстрелил в упор…

А перед, рассветом Сафиат, как всегда, затопила печку, вынесла помои, нарубила дров. За два месяца солдаты привыкли к ее деловитому молчанию, к широкой медленной походке, к спокойным движениям. Некоторые, разбуженные ее возней, открывали глаза, но, увидев знакомую фигуру, возившуюся у печки, поворачивались к стенке и, накрывшись с головой, засыпали.

Налив молока в кофейник, Сафиат тихо открыла дверь и вошла в комнату офицера. Бесшумно поставив на стол кофейник, как делала каждое утро, она прикрутила ночник и остановилась у изголовья офицерской постели. Офицер тяжело, прерывисто дышал. В тусклом свете ночника Сафиат увидела слипшиеся светлые волосы, неприятно белую шею, на которой пульсировали синеватые жилки.

Решительным движением она вытащила из-под платка топор, которым рубила дрова, и, точно рассчитав удар, с силой опустила его…

В саду под ногами часового мерно поскрипывал снег, из-за двери доносилось храпенье солдат. Тяжелыми толчками стучало сердце старухи.

Она снова вышла во двор. Часовой у сарая посмотрел на старуху и с наслаждением подумал о том, что скоро утро, его сменят, и ой будет есть хрустящий с ароматной коркой свежеиспеченный хлеб. Он потуже затянул широкий шерстяной шарф на шее, прислонился к стене сарая и задремал, предвкушая близость утра и сладкого сна.

Как могучее дерево, обугленное ударом молнии, чернел на снегу труп военкома.

Сафиат неслышно подошла к часовому и ударила его обухом в затылок. Он мягко сполз по стене и упал перед дверью сарая. Она оттащила труп и открыла дверь.

В сарае зашевелились. Ветер прошумел в голых, обледеневших ветвях сада. Ласково, как говорят с детьми, Сафиат прошептала:

— Только не шумите… тихо… тихо…

Ветер намел в углах сарая сверкающие снежные курганчики. Пленные жались друг к другу и молча смотрели на старуху с растрепанными седыми волосами, с большим топором в руках.

Шагнув в глубь сарая, Сафиат взяла одного из них за руку и сказала тихо:

— Пойдем туда, — показала она на заснеженную башню. — Я проведу вас, я знаю дорогу…

Бережно подняв труп военкома, люди пошли за Сафиат. Она вела их к скале, на которой высилась неприступная старинная башня…

[5] Публикуется с небольшими стилистическими поправками по авторизованной машинописи, хранящейся в литературном отделе Северо-Осетинского музея краеведения. Написан не ранее февраля — марта 1945 года. Основанием для такой датировки является сам текст рассказа. Польский город Краков и его окрестности, где происходят события рассказа, были освобождены от гитлеровцев частями Советской Армии 19–20 января 1945 года. В сильно сокращенном виде под названием «Священная месть» рассказ был напечатан в военной газете «На страже» 1 мая 1945 года. «Ты ли стонешь, Украина…» — стихи этой песни заимствованы из комедии Т. Г. Шевченко «Сон» (1865). У Шевченко стих «Пока день настанет» читается: «Пока солнце встанет».