Вениамин Каверин - Пятый странник

— День проходит за днем, скоро уж минет положенный срок, а ты не достиг еще намеченной цели. К чему ведет пребывание в доме бургомистра? Какие меры принял ты для того, чтобы похитить для Гомункулюса небольшую добротную душу. У кого же решил ты похитить эту душу, схоласт?

Он сидел на кровати и чесал голову в недоумении.

— У бургомистра, — сказал колпак шепотом, — я отлично знаю все качества характера бургомистра Шварценберга. Он в меру чувствителен, в меру благороден.

— Я полагаю, — продолжал схоласт думать вслух, — что лучше всего похитить душу у бургомистра. Я его знаю. Он обладает чувствительной и благородной душой. Но как это сделать? Какие меры принять для этого, схоласт?

— Я думаю, щипцами для сахара, — сказал колпак, — щипцами для сахара: бургомистр спит с полуоткрытым ртом.

— Эта мысль делает честь твоей сообразительности, схоласт. Щипцами для сахара, через открытый рот.

— Ты присваиваешь себе мои мысли, — сказал колпак, огорчившись.

Но схоласт повернулся на другой бок и уснул.

Дом бургомистра был очень велик и имел предлинные коридоры. В начале каждого коридора горела свеча, и всего в доме бургомистра каждую ночь горело семнадцать свечей.

Схоласт зажег восемнадцатую, оделся и отправился по коридору от комнаты, ему отведенной, до лестницы, над которой помещалась комната бургомистра.

— Gloria tibi, Domine [4] Слава тебе, господи ( лат. ). ,— сказал Швериндох, когда добрался до этой лестницы, — самая трудная часть пути пройдена.

В одной руке он держал свечу, а в другой большие щипцы для сахара. И в кармане у него была еще одна свеча и еще одни щипцы, поменьше.

— Торопись, схоласт, — говорил он, поднимаясь по лестнице, и от дыханья в руках его колебалось пламя свечи. Он собирался уже проскользнуть в комнату бургомистра, как вдруг на повороте встретился с Анной Марией, молоденькой служанкой. Увидев учителя в таком странном виде, со свечой и со щипцами в руках, она очень удивилась, по сказала, скромно опустив глаза:

— Добрый вечер, Herr Швериндох.

— Добрый вечер, Анна Мария, — отвечал смущенный схоласт.

Так они стояли молча, покамест кто-то не затушил свечу. И схоласт хоть и не вернулся до утра в свою комнату, однако же не дошел в эту ночь и до комнаты бургомистра.

На следующую ночь он снова собрался идти, и снова зажег свечу, и взял с собой щипцы для сахара и другие щипцы, поменьше, и, повторяя в уме молитвы, добрался наконец до комнаты бургомистра.

Маленькая лампочка горела над кроватью бургомистра, и он спал, полуоткрыв рот, вытянув вперед губы.

— Sanctum et terribili nomen ejus, — прошептал схоласт, — initium sapienliae timor domini [5] Страшно, священно имя его, начало мудрости — страх божий ( лат. ). .

Колпак плясал на его голове, потому что голова тряслась неудержимо. Но он плясал от радости.

— Разумеется, это плохая плата за гостеприимство, — прошептал он на ухо Швериндоху, — и вы, разумеется, не должны были бы этого совершать. Но ведь если Гомункулюс оживет, вы получите право на все миракли, открытые Фаустом, стекольщиком и шарлатаном.

— Nisi dominus custodierat civitatem, — шептал схоласт, наклонял свечу и пытаясь осветить бургомистра, — frustra vigilat, qui cuslodit eam [6] Если бог не стережет город, то напрасно бодрствует охраняющий его ( лат. ). .

— Щипцами для сахара, — советовал колпак, размахивая кисточкой, — стоит только поглубже засунуть щипцы, покрепче сжать их в руке, и вы, дорогой ученый, непременно вытащите душу. И эта душа, соединившись с вашим детищем узами химических соединений, подарит миру нечто вполне необыкновенное. Решайтесь, любезнейший Швериндох!

И видя, что Швериндох уже просунул щипцы сквозь полуоткрытые губы, он засмеялся и снова заплясал на его голове.

И схоласт потащил щипцы, переступая охладевшими ногами.

Коренастая, неуклюжая душа бургомистра была по-своему очаровательна — как-никак это была душа. Она повисла на щипцах с необыкновенной легкостью, переливаясь всеми цветами солнечного спектра.

Схоласт стянул с головы колпак, подхватил бургомистрову душу другой парой щипцов и, не касаясь пальцами, осторожно уложил ее на дно колпака. Затем бросился вон из комнаты.

Бургомистр перевернулся на другой бок и крякнул. Немного погодя вздохнул с сожаленьем и опять крякнул.

От сильного дыханья ночник погас.

Пока луна еще не побледнела и звезды на небе, скорее! Ученый бакалавр, magister scholarium, скорее, скорее!

Он открыл колбу и вытащил из нее своего Гомункулюса. Маленький человечек лежал перед ним с равнодушным и спокойным, видом, и во всех органах его тела была полнейшая беззаботность.