Георгий Черчесов - Под псевдонимом Ксанти

Лина осторожно отломала несколько торчащих веточек и тоже уселась. Глянув на советника, она с удивлением заметила, что он спит. «Моментально уснул!» — ахнула она, и ей стало обидно: она рядом с ним, а он, видите ли, преспокойно спит! Такое женщине трудно перенести. Она протянула руку к плечу советника, чтоб хорошенько встряхнуть его. Но рука повисла в воздухе, и, вместо того чтобы разбудить его, Лина наклонилась, чтобы лучше рассмотреть лицо советника. Сейчас, когда жгучие, пронзительно-задумчивые глаза его были прикрыты, весь его облик приобрел поразительно тихий, мирный вид. Казалось, у него нет никаких забот, ему ничего не угрожает и он полностью отдался сну. Короткая стрижка… Высокий лоб… Губы застыли в едва заметной доброй улыбке. Брови — черные, пышные, так и приковывают к себе, левая, слегка приподнятая, нервно дернулась раза три, точно отгоняя непрошеную мысль. Это подергивание умилило Лину, и ей ясно представилось, каким он был мальчишкой — не по-детски рассудительным и в то же время нетерпеливым, не терпящим фальши. Ей захотелось притронуться к брови, пригладить ее… «Красивый мужчина», — невольно сделала она вывод и горько усмехнулась: разве красота дает гарантию от гибели? Что с советником будет через день? Да чего там день?! Через двадцать минут они предстанут перед анархистами, и неизвестно, во что это выльется.

Берет выпал из рук советника, и это заставило его открыть глаза. Увидев устремленный на себя взгляд Лины, он сконфуженно поднял берет с земли.

— А мне говорили, что… советник Ксанти не спит пять-шесть дней кряду.

— Неверно, — отрицательно покачал он. — Я ежедневно спал по два часа тридцать минут. Пока ехали с добровольцами из казармы на стрельбище и обратно…

— О-о, — только и сказала она.

— Надо было научить их стрелять… Мужества у них много, но никогда раньше винтовки в руках не держали.

— А бьют регулярные части! — с вызовом заявила она.

— Бьют, — охотно подтвердил советник. — Эту бы отвагу да умеючи! Идут на фронт, как… как на корриду: всей семьей, заводом, фабрикой! Стащишь за ногу танцующего. на бруствере храбреца, спросишь: «Зачем зря голову подставляешь?» — а он в ответ: «Я испанец! Пусть видят, что мы их не боимся!» — Он неожиданно повернулся к ней: — И для вас война — игра? Нарядились в брюки, на бок пистолет пристроили… Что, не нашлось мужчины на ваше место?

— О мужестве судят не по штанам и юбкам, — вспыхнула она.

— Во-во! Сейчас вы скажете: «Я испанка! Пусть видят, что я их не боюсь!»

— Я не испанка, я из Аргентины, — парировала она.

— Слышал: бомбочками баловались, — сказал он. — А война— дело намного сложнее, чем бомбу в фаэтон бросить.

— А чем, собственно, вы от испанцев отличаетесь? — спросила она. — Тоже на бруствере танцуете!

— Что? — поразился советник. — Откуда вы взяли?

— Почему согласились идти в отряд анархистов?

— Им нужен военный советник.

— Это безумие! — заявила Лина. — Они ненавидят коммунистов. Не удивлюсь, если через несколько часов нас привезут назад на носилках. Только разговаривать мы не сможем. Тогда уж вы выспитесь!

— А чего же вы не отказались? — По тону можно было легко угадать, что он улыбается.

— Тайна. Пусть у меня тоже будет тайна. Как и у вас, камарада Ксанти… Еще не поздно отказаться. Подумайте.

Советник устало поднялся:

— Как долго добираться до бригады Дурутти?

— Минут двадцать. А если туда и обратно…

— Обратно не будет, — прервал он ее. — Пойдемте.

Штаб бригады располагался в доме богатого буржуа, бежавшего к франкистам. Просторная прихожая, широкая мраморная лестница, ведущая на второй этаж. Во всю стену массивные портреты предков хозяина дома, по обе стороны порога доспехи крестоносцев. Из глазницы правого шлема торчала трость. Поверх портретов — красно-черный плакат с надписью «Вива, анархия!» И лестница, и все пространство вдоль стены забиты бойцами. Они хохотали, весело наблюдая за тем, как женщина лет двадцати семи, ухватившись обеими руками за перила лестницы, отбивалась от двух бойцов, которые старались стащить ее вниз.

— Не уйду, хоть убейте! — визжала женщина. — Не уйду! — Ее щедро напудренные щеки и красные губы дрожали от негодования.

— За шею ее, за шею, Аугусто! — подсказывали снизу бойцы.

— А чего ты, Гарсиа? Боишься ее?

Аугусто отпустил женщину, вытер пот со лба.

— Чертова баба! Да понимаешь ли ты, что этот дом — ключевая позиция? Девкам тут оставаться незачем.