Вениамин Каверин - Большая игра

Дверь распахнулась, визгливый женский голос прокричал:

— Фа-ра-оны!!

Старик вскочил и, осторожно пробираясь вдоль стены, свернул, прихрамывая, в темный коридор. Вуд прошел за ним крадущимися шагами.

Четырехугольник света косо отразился на потолке, черная фигура мелькнула и исчезла.

Вуд осторожно подошел ближе: подъемный люк закрывал выход на круговую лестницу.

Подождав, пока шаги умолкли внизу, Вуд поднял люк и спустился по лестнице.

Пробежав через небольшой двор, он вышел на Лиговку. Под фонарем он различил четкую фигуру. Осторожно ступая в тени вдоль заборов, он приблизился к старику. Ветер донес до него песню. Старик пел глуховатым голосом, слегка помахивая в такт правой рукой:

Старик с искусственной рукой пересек Знаменскую площадь, прошел по Лиговке до Мальцевского рынка и свернул вдоль решетки сада по Бассейной. Агент шел за ним, избегая освещенных мест. Походка его приобрела эластичность и мягкость.

Опустив голову и подняв воротник пальто, он скользил, прячась за каждым выступом дома. Старик пересек Большую Болотную, прошел дальше и на углу 10-й Рождественской и Суворовского купил газету. В ясном свете фонарей, покачивая левою рукою, он пошел дальше по 10-й Рождественской. Вуд остановился неподвижно в тени огромного углового дома.

Едва только четкая фигура скрылась в снежном тумане, агент быстро перебежал дорогу и осторожно выглянул из-за угла.

Старик исчез. Вуд прошел несколько шагов и заглянул в переулок. Никого не было видно в снегу.

Вуд отошел, закурил. Спустя несколько минут мимо него в ворота дома прошел китаец.

Немного погодя за ним последовал другой.

Вуд бросил папиросу и, выдвинув нижнюю челюсть, опустив углы губ, беззвучно рассмеялся. Он прошел небольшой дворик, наугад постучал в двери.

— Ктоа таам?

— Свой, отворите, пожалуйста.

Подслеповатый китаец без шума отворил дверь.

— Раостуй, господин, — сказал другой пожилой китаец, сидевший на табурете в коридоре.

— Здравствуйте, — отвечал Вуд.

Они помолчали немного.

— Пеарвый рааз? — спросил китаец.

— Первый раз, — отвечал Вуд, улыбнувшись.

Китаец встал и отворил двери в комнату. Вуд сделал несколько шагов и остановился, зорко оглядываясь.

Комната вдоль по стенам была прорезана высокими нарами.

Кое-где на грудах тряпок с полузакрытыми глазами лежали китайцы. Старик с искусственной рукой растянулся на низкой кушетке, недалеко от двери.

Подслеповатый китаец, неслышно ступая, указал Вуду свободное место на нарах. Немного погодя он принес трубку и несколько кубиков опия. Агент лег, и китаец, сунув ему в зубы мундштук, принялся вмазывать опий в трубку.

Еще внимательными и острыми глазами Вуд видел, как пожилой китаец подошел к старику.

— Как дела, Ляо-Тянь? — спросил старик, не выпуская изо рта мундштука трубки.

— Плуохо деала, сяньшэн Панафу, — отвечал Ляо-Тянь певуче.

«Панафу — это Панаев», — догадался Вуд.

Легкий, приторный дым поплыл вокруг него. Он неожиданно почувствовал страшную усталость, подумал: «Нельзя дышать, усну», — в то же мгновение машинально вдохнул дым и на секунду задохся.

Китаец равнодушно вмазывал кубик за кубиком в трубку. Пол и потолок закружились, сплющились, зеленый свет вспыхнул и погас.

Слово «система», вычерченное красными буквами на блестящей стальной пластинке, ударило ему в лоб, и лоб раскололся от удара.

Комната вытянулась в длинный, узкий коридор, вымощенный квадратными плитами.

Высокий патер в рясе с опущенным капюшоном читал «Deus Magnus», и бледные лица прижимались к решетчатым отверстиям в двери. Вуд узнал Борстальскую тюрьму Оборонской системы молчания, в которой он сидел несколько лет в молодости.

Патер прервал молитву и сказал, отбрасывая капюшон:

— Тысяча двести восемьдесят две камеры ночного разъединения, четырнадцать карцеров и шесть камер приговоренных к смерти. Молчанье содействует нравственному воспитанию.

Потом он закрылся капюшоном и превратился в небольшой зеленый фонарь на носке ботинка Вуда.

Китаец подошел и сбросил фонарь вниз.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Вуд, приподнимаясь. Каждая стена курильни проломилась под тупым углом, восьмисторонняя зала возникла под серым светом, падавшим сверху.

Семь коридоров отходили от стен в глубину. Усталый надсмотрщик на низкой скамейке возле камеры заснул над Библией.