Борис Бурлак - Каменный пояс, 1984

Туда, в Томск, и писала Дорохова.

Да ведь и сама она находилась тогда в Сибири!

«Я нашла, что Иван Иванович Пущин помолодел…»

Это письмо датировано 1854-м, 10 сентября. Отправлено оно из Ялуторовска — городка, в течение долгих лет служившего местом ссылки многих декабристов.

А о ком дальше?

«Когда я вижу кого-нибудь из его товарищей, мне кажется, что я не совсем его потеряла и что я вижу частицу его самого…»

Неподдельно-глубокая грусть звучит в признании женщины.

Кого она потеряла? Где и когда?

Дорохова лишилась дочери; я читал об этом в одном из комментариев к «Дневнику» Шевченко.

Но тут « еготоварищей», « егопотеряла», «частицу егосамого»…

Внесут ли ясность письма последующие?

Тот же, пятьдесят четвертый, а письмо уже из Москвы:

«Грустна была моя встреча с матушкой моего покойного друга! Вообразите, что это бедное старое дитя, при первом слове, начала делать выговоры Петру Александровичу, говоря, что он погубил ее, что она от него только плакала всю жизнь и так далее; слышать упреки тому, кого я считаю святым, тому, которого никто не мог упрекнуть ни в чем, слышать это от его матери было для меня убийственно…»

Петр Александрович… Умерший в конце 1853-го или в 1854-м…

Достаточно было посмотреть «Алфавит декабристов», чтобы убедиться: лицо это — П. А. Муханов, член Союза благоденствия и участник собраний членов Тайного общества в Москве после 14 декабря; умер он 12 февраля 1854 года в Иркутске.

1855-й.

Дорохова уже в Нижнем Новгороде.

«Мы живем пока очень тесно… и жалованье мое гораздо менее, чем было в Иркутске…»

(Иркутске! Вот где она служила!) Но женщина не сетует:

«Благословляю небо, что не оставило меня на дороге Сибири…»

И в этом же письме:

« Никтоне проедет мимо меня из вас, чтобы я не обошла и не расцеловала сто раз, и я все не теряю надежды… и я не умру, не прижав вас к любящему моему сердцу…»

Читая письмо, чувствуешь: ее томит одиночество, и только в делах находит она забвенье.

1856-й.

Дорохова радуется — она теперь не одна.

«Бог меня наградил общим милым ребенком… Пусть он наградит доброго Ивана Ивановича за добро, которое он мне сделал, уступя мне свое сокровище!»

Но и в новых заботах не оставляет ее мысль о друзьях в суровом краю ссылки.

Она ждет возвращения декабристов:

«Как я буду тогда счастлива, увидя всех моих чудных и святых друзей…»

А несколько месяцев спустя откровенно ликует:

«Ура! ура! Ура!.. наконец-то мы увидимся, вы приезжайте прямо ко мне, моя душа, мой чудный Гаврила Степанович!..»

Уже в ноябре — продолжался 1856-й — в доме Марии Александровны начались дорогие ей встречи.

«4 числа проводила я Пущина в Питер», —

писала она 8 декабря Батенькову.

Встречи продолжались, за ними следовали разлуки.

1857-й, 1 мая:

«Свистуновы уехали в Калугу. Смоленский тоже… у Зины Свербеевой родился сын Сережа, она будет жить у нас…»

Свистуновы — Петр Николаевич, член Северного и Южного обществ, и его жена сибирячка Татьяна Александровна.

Оболенский Евгений Петрович, член Союза благоденствия и Северного общества.

Свербеева Зинаида Сергеевна, дочь декабриста С. П. Трубецкого, одного из руководителей Северного общества, назначенного диктатором восстания.

Кто только не побывал у Дороховой — в доме, который спустя какое-то время стал родным и для еще одного изгнанника, Тараса Шевченко.

О Дороховой я узнал уже немало. Во всяком случае, несравненно больше, чем утром, когда спешил в этот чудесный архив. А на столе моем лежали недочитанные письма. До завтра!

Дорохова пишет Пущину. Из Нижнего Новгорода — в Ялуторовск.

Большинство писем — за пятьдесят пятый.

18 июля.

«Не нахожу слов, милый и дорогой друг мой… чтобы выразить вам мою благодарность за подарок или лучше сказать благодеяние, которое вы мне делаете, доверяя мне Анюту; она никогда не может быть моею, как вы говорите, но всегда будет нашею, вы отец ее и навеки останетесь отцом. Но, по милости вашей, я буду ее матерью…»

25 ноября.

«Я не только буду учить Нину, но постараюсь из нее сделать и хозяйку, такую как была моя Нина, и рукоделию буду учить, а потом через годиков пять мы вместеотдадим ее замуж, я говорю вместе, потому что моя лучшая мечта жить в одном городе с любимым братом…»

Каждое из писем полно одним: мыслями о ней, дочери декабриста, о ее достойном воспитании, о цели жизни, олицетворяемой теперь Анютой-Ниной.