Витаутас Петкявичюс - Рябиновый дождь

— Что с этой девушкой?

Ты ответил:

— Ее жених попался за нелегальное хранение оружия.

— И его нельзя отпустить?

— Можно, но я уже все передал Милюкасу.

— Ты еще раз проверь. Милюкас горячий и может наломать дров.

— Хорошо.

— А как тебя звать, девушка?

— Бируте.

— Ты очень красивая, и слезы тебе не идут. Кроме того, тебе следует побыстрее уехать отсюда.

— У меня в городе нет родственников.

— Поезжай ко мне. У нас огромная квартира. И очень холодная. Мы с дочерью иногда, если замерзнем, играем в ней в волейбол. Ну как?

— Я должна посоветоваться с родителями.

— Я устрою тебя в медучилище. Там работает моя дочь. Хорошо?

— Хорошо.

И они уехали вместе. Вот как было. Уже тогда Марина постепенно пропалывала вокруг тебя женский род, а ты думал — природа у нее такая: всем помогать в беде. Лишь через два года ты поселился в той же комнате, в которой жила Бируте. А жена тебе чертовски надоела, поэтому и вешаешь на нее всех собак, которые были и не были…

Лодка чиркнула дном по песку и остановилась. Моцкус молча вылез из лодки и по отмели пошел к берегу. Не спеша поднялся по высокому, скользящему из-под ног склону и вышел на асфальтированное шоссе.

Вокруг все изменилось. Дорожники порядком перерыли окрестности и, сооружая насыпь, снесли все холмики, так восхищавшие его когда-то, оставив лишь небольшие огрызки этих холмиков, несущие на себе электростолбы. Маленький ручеек был заключен в толстую трубу с изломанными краями и торчащей арматурой. Викторас смотрел на ржавое железо и видел на этом месте искореженный взрывами деревянный мостик, а под ним — лаз в бункер, который он искал целых два года — более семисот дней и ночей!.. Видел несколько срубленных сосен и слышал молитву Стасиса Жолинаса, напоминающую какое-то заклятие: «Слава богу, этот уже не придет… И этот, и этот…»

Махнув рукой, он спустился по склону и взволнованно буркнул:

— Поехали! Поплыли!

— Почему так быстро?

— Я не Наполеон, меня выигранные битвы не вдохновляют.

— Сегодня вы все время что-то не то говорите, — удивился Йонас.

— Я — не счастливчик, поэтому решил бросить охоту.

— Это еще что!

— Мне кажется, будет куда лучше, если доктор экономических наук станет плавать по озеру и переписывать уток, еще оставшихся в живых.

— Дело ваше. Закон и в этом случае будет на вашей стороне.

— Если закон никем не нарушается, значит, он устарел. А насчет бани ты, Томас, прав: от себя никуда не убежишь. Если она еще не остыла, я обязательно искупаюсь.

Но Викторас этого не сделал.

До самого Вильнюса Саулюс вел машину молча. Моцкус дремал, развалившись на сиденье, и похрапывал сквозь пухлые, чуть приоткрытые губы. На прямых отрезках дороги Саулюс косился на своего начальника и не мог понять, как тот может спокойно спать, когда вокруг него и из-за него творятся такие странные вещи.

«Не может быть. — Парень отгонял от себя подозрения, но червь сомнения снова зашевелился в уголочке его души. — Этой мрази я не верю, но зачем Бируте врать? Я ей не родня, на ее сокровища не посягал, дорогу ей не переходил… Встретились однажды и, возможно, больше никогда не увидимся… — Перед глазами Саулюса стояла огромная, запущенная квартира Моцкуса, заставленная книжными шкафами, поседевшими от пыли бутылками. Он даже улыбнулся, вспомнив подвешенные под люстрами узелки, в которых его шеф прячет свои запасы от мышей, когда портится холодильник. — Ведь Моцкус из-за этих своих обязанностей и работы поесть забывает… Нет, даже если он и сделал что-то не так, то не по злой воле».

А может, он притворяется? Может, он только прикрывается добротой, желая утаить ошибки молодости? Или боится, что появятся другие люди и тогда он станет лишним? Прицепившись к альтруизму Моцкуса, Саулюс с облегчением почувствовал, что здесь-то шеф более уязвим. И у него было немало ошибок. Нет, это не были ошибки в подлинном смысле слова. Возможно, даже наоборот. Моцкус всегда относился к нему хорошо, слишком хорошо. Саулюс еще не сделал ничего, чтобы заслужить такое внимание, и поэтому доброта шефа все время казалась ему несколько подозрительной. С малых лет он приучен думать: если начальник заискивает перед подчиненным, значит, слишком мало ему платит. А теперь это подозрение обрело почву, и Саулюс растерялся. Только подъезжая к дому Моцкуса, он наконец обуздал себя. Какое свинство осуждать человека, думал он, только потому, что сам не можешь быть лучше его!..