Витаутас Петкявичюс - Рябиновый дождь

— Ты сам не уйдешь!

— Тогда я гоню!

— Директор, — трясся на заднем сиденье Стасис, — машина-то не новая.

— И мы, Стасис, уже не первой молодости. Ну, сколько нам нормальной жизни осталось? Ну, десять, пятнадцать годков, и все. Когда хлопнут лопатой по хорошему месту, тогда уж ничего не потребуется.

У дома они долго не могли расстаться. Отозвав Стасиса в сторону, директор принялся расспрашивать его:

— Кто она такая?

— Моя жена, — ответил тот, а Бируте притворилась, что не слышит этого допроса.

— Не заливай, — не поверил директор, — рядом с ней ты выглядишь как червь в золотом бокале… Из отдыхающих?

— Говорю: жена.

— Будущая?

— Настоящая.

— Считай, что ее у тебя нет. Прощай!

Через несколько дней директор свалил старую баньку Жолинаса и начал строить новую, современную. Мелиораторы поспешно возвели на ручейке запруду, рабочие лесхоза посадили редкие деревья и кустарники, а Бируте получила предложение стать заведующей еще не существующей баней и базой отдыха с приличной зарплатой рабочего лесхоза.

— Но ведь это нечестно! — удивилась она.

— Не вернуть те деньки, что умчались! — запел директор и ничего не ответил ей.

И Бируте начала жить сегодняшним днем. Она перестала отвечать на письма Моцкуса, отказалась принимать посылки, потому что у нее всего было вдоволь…

Она жила сегодняшним днем, а в ее душе росло чувство озлобленности — росло и ширилось. Она была счастлива, наблюдая, как директора мучает страх, когда он, скрываясь от жены и постороннего взгляда, прибегает к ней с каким-нибудь лесным цветочком или шоколадкой, как добивается ее близости, как унижается и снова пешочком убегает искать где-то в лесу запрятанную машину. Она испытала еще большее удовлетворение, когда директор заплакал, узнав, что Бируте не любит его, а только играет с ним, что все это — лишь месть женщины, разозленной на другого мужчину…

Потом был молодой специалист, горячий и глуповатый инженер, который, клянясь ей в вечной любви, до тех пор держал руку над пламенем свечи, пока на ладони не выскочил огромный волдырь, а испуганная Бируте не сказала, что он ей нравится. Но через неделю, когда запруженный ручеек из-за каких-то инженерных просчетов прорвал бетонную плотину и все пришлось делать заново, инженер тихо исчез.

Еще был участковый врач. Злой и всякое повидавший циник, который сначала рассказывал какой-нибудь сальный анекдот, а потом говорил «здравствуй» или «прощай». А потом… Нет, потом уже никого не было, разве что первые встречные, которых она приводила, чтобы позлить себя и Стасиса…

Когда Бируте поняла, что дальше так жить нельзя, когда порожденный несчастьями азарт был утолен и когда желание издеваться над собой и другими опротивело и стало невыносимым, приехал Моцкус. Боясь глянуть в зеркало, она днем и ночью работала на хуторе, надеясь заглушить упреки совести. Возила, как мужик, камни, сажала деревья, сеяла травы, подстригала, косила и снова сажала. Ради какого-нибудь редкого растения она могла отдать и Стасисовы, и свои деньги или пешком отправиться за ним бог знает куда.

А Викторас вернулся неузнаваемый — элегантный, подтянутый — деловой человек из заграничного фильма. Его обычную расхлябанность, равнодушие к своей внешности и вещам будто корова языком слизнула. Исчезло и глупое убеждение, свойственное многим серьезным людям, что мужчину надо уважать только за его ум. Он остановился перед ней словно киноактер и элегантно развел руками. Окинув Моцкуса взглядом, Бируте смахнула со лба прядь волос и бросилась ему на шею, но он, даже не поздоровавшись, зло спросил:

— Как ты могла вернуться к этому отвратительному типу?

Его слова не только остудили, но и обидели ее.

— Я вернулась домой, — тихо произнесла она.

— Это не ответ, — запротестовал Викторас.

— Я вернулась домой из твоей противной гостиницы, — повторила она.

— А он что?.. Он в мебель превратился? — повысил голос гость.

— Тебе хотелось бы, чтоб я дала ему крысиного яда?

— Нет, ему вполне хватит чая. — У Моцкуса, видимо, ответ был наготове, и он сумел больно задеть Бируте.

Она промолчала, наклонившись, сорвала только что раскрывшийся цветок и протянула ему:

— С приездом, — попыталась рассмеяться.

Моцкус не взял цветок.

— Пока ты не ответишь мне на вопрос, я не сдвинусь с места, — заупрямился он.

— Я уже ответила: вернулась домой.

— Разве это дом? — искренне удивился Моцкус.

— Нет, — покачала она головой. — Это не дом, это мой лес, озеро, ручеек, песок, камушки и трава.