Юрий Лаптев - Следствие не закончено

— Терпите! И давайте не будем говорить глупостей, — не унималась супруга. — Ведь ваша милость пока что не китаец и не академик, а нормальный зубной врач! Вот если бы вы в свое время послушались мудрейшего совета Агнии Аполлоновны и не бросили работу над диссертацией…

Не столь болезненная, сколько нелепая на первый взгляд причина помешала выйти в этот день на работу и актеру Средневолжскому. Конечно, каждому мужчине «в годах» лестно, если в него без памяти влюблена женщина еще не старая по возрасту и к тому же преисполненная нерастраченных женских чар. Но никогда не способствовала супружескому счастью безудержная ревность, никогда. А Елизавета Федоровна ревновала своего долгожданного друга даже к фотографии сорокалетней давности, на которой Кондрат, свирепо выкатив глаза, сжимал в своих объятиях аппетитную Дездемону. И надо же было одной из соседок сказать накануне, как бы мимоходом, такую шутливую фразу:

— Ты, Лизанька, все-таки присматривай за своим артистом. А то у бригадира ихнего Анютки Захаровой глаза на мужиков завидущие.

Ну до чего вредные языки бывают иногда у приятельниц!

К тому же и на картах, раскинутых Елизаветой Федоровной накануне, к трефовому королю притулилась какая-то сомнительная дама бубновой масти.

«А уж карты-то врать не будут!»

И в результате бывший трагик, стенавший и рычавший некогда от ревности на подмостках театра, сейчас понурившись сидел в креслице под репродукцией врубелевского демона и выслушивал такой язвительный монолог:

— Только теперь мне стало понятно, какая сознательность влекла вас каждый день ни свет ни заря к этой несчастной бане! А всё доверчивость наша женская. Думаешь, человек остыл плотью, не фармазон, а оказывается… Ну что вы нашли в этой женщине?

— Лизетта!.. Это же нелепо! — подал наконец встречную реплику Средневолжский. Когда Кондрат Михайлович волновался, его речь начинала звучать ритмично и пафосно.

— Не смейте называть меня Лизеттой!

Дальнейшему развитию этого глубоко драматичного монолога помешало появление на сцене вихрастого, густо присыпанного веснушками паренька: это был известный всей слободе забияка и к тому же сын Анны Петровны Захаровой Серёнька-шпынь.

— Вот, дяденька, читай скорея! Маманька велела передать тебе в собственные руки, — единым духом выпалил посланец и, очевидно ища выход переполнявшим его чувствам, ткнул пальцем в пузо флегматично разлегшегося на коврике кота.

— Маманька?.. В собственные руки?.. Все понятно, — скорбно прошелестела Елизавета Федоровна.

— Что вам понятно, а, Елизавета?! — неожиданно загремел актер, сделав предварительно безуспешную попытку вскочить с кресла. — Вы, женщины, способны опорочить все, святой порыв души представить как измену!.. Читайте!

Кондрат Михайлович швырнул на стол записку и, страдальчески перекосив лицо, уперся руками в ноющую поясницу.

— Проклятие тебе, о немощное естество!

И хотя Елизавета Федоровна даже глазом не повела на записку (потом прочла), женщине стало ясно, что ее подозрение неуместно.

В результате принятых мер и в этот день бригада Захаровой приступила к работе в полном составе, хотя и с некоторым опозданием.

Однако кладка кирпича шла еще медленнее.

Уже по-дневному начало припекать светило, когда на пустыре появилась еще одна личность — повышенной упитанности мужчина лет сорока, одетый в просторный парусиновый костюм и апостольские босоножки. Это был заведующий отделом коммунальных предприятий при горсовете Антон Антонович Повидло. Как и подобает человеку, находящемуся в отпуску, Антон Антонович каждое утро ходил на речку, делал там на песчаной отмели рекомендованные ему врачами гимнастические упражнения, окунаясь, гоготал, как целое стадо гусей, а затем неспешно возвращался домой.

Сегодня около строительства бани Повидло задержался. Некоторое время он молча наблюдал за работой, затем перекинул с одного плеча на другое мохнатое полотенце и произнес, иронически сощурившись:

— «Беда, коль пироги берется печь сапожник». Бессмертные слова!

— Вот и главное! Да разве стариковское это дело — с кирпичами барахтаться, — поддакнула Антону Антоновичу пожилая, язвительного вида женщина с корзинкой, из которой удивленно тянул голову гусь.

— А кроме того, в таком кустарничестве я лично не вижу никакой необходимости. — Повидло недоуменно повел плечами и повернулся к стоявшим в нескольких шагах от него любопытствующим женщинам. — Могу вас информировать, что каждое коммунальное строительство включено в общегородской план и в силу этого должно быть обеспечено как материалами, так и…