Петр Замойский: Повести

— С новой строки. «Дело, за которое боролся народ», поставьте двоеточие.

— А троеточие можно? — ехидно спросил кто‑то.

— «…неме–едленное предложение… демо–кра–тиче–ского мира», запятая… «отмена… помещичьей собственности на землю», запятая…

— Это верно, пока запятая, — перебил тот же ехидный голосок.

— Повторите… не понимаю! — удивленно произнес голос.

Ему быстро кто‑то ответил:

— Чего не понимать? «Отмена помещичьей собственности на землю».

— «…рабочий контроль над производством», запятая, — продолжаю я.

— Это нас не касается, — пробурчал кто‑то.

— «…создание… Советского….» Слышите: «Советского»?

— Слыши–им… «Сове–етского».

— «…правительства», запятая, «это… дело… обеспечено».

Подождав некоторое время, я громко говорю:

— Точка!

— Покорнейше благодарим за такую точку, — опять тот же ехидный голосок.

— С новой строки. «Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!» Подпись: «Военно–революционный комитет… при Петроградском… Совете… рабочих и… солдатских депутатов…» Число: «Двадцать пятого октября тысяча девятьсот семнадцатого года». Записали? Принимайте вторую.

— Кто передал? — раздались требовательные голоса.

Что им ответить? Моя фамилия ничего им не скажет. Заявить, что я — секретарь уездного революционного комитета? Но они и о комитете ничего еще не знают.

— Это Николай Иваныч? — спросил баритон.

— Здравствуйте, — отвечаю.

— Значит, Временного нет?

— Кончилось.

— Ти–ише! — прогремел бас. — Давайте вторую.

— Пишите, — сказал я.

«Трудящиеся уезда!

Помещичье–кулацкое правление Уездной Земской Управы свергнуто. Арестованные большевики из тюрьмы освобождены. Власть в уезде перешла в руки военно–революционного комитета.

Трудящиеся крестьяне, фронтовики, народная интеллигенция! Поздравляем вас с пролетарской революцией. Немедленно организуйте советскую власть в селах, деревнях. Создавайте боевые вооруженные отряды по охране Советов.

Где еще гнездятся помещики, немедленно изгоните их. Возьмите на учет и под охрану имущество. Отныне все принадлежит народу.

О дне созыва Уездного съезда Советов будет извещено.

Да здравствует власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов!

Председатель революционного комитета — Шугаев

Члены — Михалкин. Рахманов

Секретарь — Наземов».

— Приняли, граждане?.. Да, передал Наземов…

— Это к сведению? — спросил тот же ехидный голосок.

— К немедленному исполнению! — говорю.

— Скажите, гласных земства тоже арестуют?

— Граждане, всё! — сказал я.

— Скажите, волостные земства распустить или разогнать?

— А я снова спрашиваю. Я — гласный. Мне самому явиться или за мной приедут?

В трубке хохот, кашель.

— Объяви себя сверженным, — советует один.

— В большевики переходи!

— Господа, господа!

— Какие, к черту, «господа»?

И опять перекличка, восклицания, смех.

— А скажите, секретарь вы там или кто, какая доктрина будет у новой власти? — спросил тот же ехидный голосок.

Что ему ответить? Что за «доктрина»?

— Ничего, — отвечаю. — Лечить хорошо будет.

— Лечить? Доктрина? — послышался смешок.

Я быстро зажимаю трубку, обращаюсь к старшей телефонистке:

— Скажите, как точнее объяснить: «доктрина»?

— Наука или…

— Спасибо. — И тем же голосом отвечаю: — Да, да, хорошо будет лечить…

— Вы спутали с доктором?

— Зачем же? По советской доктрине будут лечить ожиревших буржуев, избавят от бессонницы помещиков, бедноту излечат от нищеты и голода. Чем плоха доктрина?

— Очень хорошо, — похвалил бас.

— Молодец! — подхватил тенорок и расхохотался. — Жму руку.

— У нас до сих пор большевиков нет. Как быть?

— Не торопись, вырастут, — ответили ему.

— Ленин вернулся?

— Тише. Председатель, наведите порядок.

— Открывайте митинг.

— Сло–ова–а! — прогремел голос.

Товарищи, — говорю им, — на все вопросы ответить я не могу, одно ясно: власть из рук буржуазии вырвали рабочие. Временное правительство, которое не отдавало крестьянам помещичью землю, свергнуто. Здесь в уезде земская управа посадила в тюрьму большевиков, но солдаты–фронтовики их освободили, а заодно сьергли и земство. Вот и все.

— Официальное подтверждение будет?

— С печатью? — спросил я.

— Совершенно верно.

— Да, дело революции подтвердим и печатью.

Скоро в помещение вошли Михалкин и Рахманов.

— Что случилось, товарищ Михалкин?