Петр Замойский: Повести

— Мы не против.

Город услышал выстрелы. Услышал и проснулся, засуетился. Выглянули обыватели на улицу, узнали, в чем дело, и мгновенно обратно в дома: в город пришли большевики. Горожан пугали не только в газетах, но и на митингах. Всюду, где только можно, эсеры и трудовики кричали: «Погромщики, шпионы, предатели!» Радовались, что арестовали большевиков, избавились от них. Особенно от Шугаева й Барышникова.

А теперь что? Тюрьма открыта, большевики на свободе, в городе стрельба, крики «ура». Нет, лучше подальше. Лучше укрыться поглубже, переждать. Мещанский, глухой городишко. Тихое захолустье. Центр крестьянского черноземного уезда!..

Утро наступило. На улицах уже светло. Дома вокруг площади — небольшие, деревянные, окруженные палисадниками: дома чиновников, духовенства, крупных и мелких торговцев. Крепкие заборы, расписные ворота, калитки.

Я отвел в сторону Филю, рассказал о начальнике почты, о пулемете.

— Возьми ключи и сними с чердака. А почтаря надо в больницу. Дернуло же его, черта, — говорю я.

Подошел сторож.

— Отец, теперь видишь?..

— Вроде, так. Вы и есть энти самые?

— Мы, мы, — подтвердил я. — А ты сразу не смекнул?

— Чуток хватился.

— Эх, старина! За чай и сахар спасибо тебе. За «штучку», — подмигнул я, — особо спасибо.

— Вот–вот, — подхватил он, — потому и намекнул, когда смекнул.

— Совсем ты молодец. Только почтарь ваш вроде не ангел.

— Выходит, дьявол, — сказал старик.

Из‑за угла, где стояло здание милиции, выехала подвода и медленно направилась по дороге, мимо церкви.

— Филя, — вглядевшись, воскликнул я, — посмотри, кто едет!

Он уставился зорким своим глазом на ехавшую подводу и рассмеялся.

— Аккурат к обедне поспел.

— Он, кажись, лежит?

— Сляжешь. Таким ковшом и пьющего сшибет.

По дороге везли уездного комиссара Временного правительства Германа Шторха.

— Пойдем, Филя, окажем почет начальству.

Мы поспешили к санкам, кучеру велели остановиться. Подойдя ближе, заметили, что кучер порядочно пьян.

— Кого везешь? — спросили его.

— Ко–омисса–ара, — ухмыльнулся он.

— Живого или мертвого?

— Ды–ыши–ит.

— Вот что, дядя, сверни на ту улицу. Видишь, народ навстречу идет? Задавят комиссара.

Филя тихо спросил:

— Куда его?

— В широкие ворота к Виктору Владимировичу.

— Дергай вправо, — распорядился Филя.

— Вправо так вправо, — согласился кучер.

В это время донеслись к нам громкое пение и крики «ура». .Комиссар проснулся, приподнялся. Лицо у него синее, нехорошее.

— Это… это что? — спросил он, увидев нас.

— Это, гражданин комиссар, временную власть свергли! Теперь… постоянная будет.

— Ка–ак? — не понял он.

Я охотно пояснил:

— Большевиков из тюрьмы выпустили. Приветствуют вас… Рады?

Комиссар запрокинулся в сани.

Второй день идут митинги в здании театра, в гимназии. Из ближайших сел и деревень много понаехало крестьян.

Посланы приветственные телеграммы Ленину в Совет народных комиссаров и губернскому комитету большевиков.

Не однажды читалось обращение Петроградского совета «К гражданам России». От губернского комитета большевиков пришла ответная телеграмма:

«Поздравляем захватом власти держитесь стойко готовьтесь созыву съезда Советов.

Предгубкома Харитон Рулев».

Вечером с Павлом пошли на телефонную передавать телефонограммы.

Знакомые телефонистки встретили нас приветливо.

— У вас кто теперь начальник? — спросил я.

— Сами, — ответила младшая.

— Хорошо. Но чтобы вас никто не обидел, слушайтесь вот этого, — указал я на Павла. — Ему вручили вашу судьбу. А сейчас нам приказано передать в волости, — и я показал на листы исписанной бумаги. — Соединить недолго?

— Кто умеет, быстро, — ответила старшая и включила первую волость.

— Алексеевка? Приготовьтесь. Телефонограмма. Да, да, от земства…

— От какого земства? — перебил я.

— От кого же тогда?

— От кого? Просто говорите «примите» и все.

Вновь начала вызывать волости.

— Аргамаково?.. Говорит центральная. Телефонограмма. Не все ли равно, от кого? — посмотрела она на меня. Закрыв трубку, вполголоса прошептала: — Противный пьянчужка. «От кого, да что».

— Говорите: «От Совета депутатов», — сказал я.

Заработала телефонная. Надо вызвать тридцать две волости. Надо переговорить с каждой, спросить, кто принимать будет. Более часа вызывала она. Переругивалась по телефону, спорила с невидимыми секретарями. Телефонистка по голосу знала, кто говорит, и походя давала почти каждому характеристику. В большинстве секретарями были те же волостные писари, народ прожженный.