Николай Глебов - В предгорьях Урала. Книга первая

Евграф наотрез отказался итти к Силе Ведерникову и, провожая Поликарпа до порога, сказал, чтобы слышали все:

— Скажи своему батьке, чтоб убирался с моего покоса, пока голова цела, так и передай. Хватит ему пухнуть от вдовьих слез.

Нетерпеливый Шемет вскочил с лавки и крикнул вслед Поликарпу:

— Паучье гнездо!

Тот круто повернулся в дверях и смерил его с ног до головы.

— Вояки, отдали Россию немцам.

— Замолчи, гадюка! — побледневший Шемет схватил со стены шашку Лупана. — Зарублю!

В избе начался переполох. Поликарп выскочил за ограду и сгреб лежавший возле завалинки кол. Шемет рвался из цепких рук женщин и казаков, навалившихся на него.

— Да отстань ты от него, лиходея. Вася, не надо! — отчаянно кричала жена Шемета.

— Пустите! — отбиваясь от казаков и женщин, продолжал кричать Василий. — Я кровь проливал за отечество, а он, гад, такие слова, — Василий заскрипел зубами.

— Уходи по добру, Поликарп, — Евграф сурово посмотрел на писаря, который, не видя Шемета, продолжал куражиться, не выпуская кола из рук.

— Пускай Васька выйдет, я дам на память.

— На память? — разбросав женщин и казаков, висевших на его руках, разъяренный Шемет выскочил из сеней. — Гадюка, привык с бабами воевать, — засучивая рукава, произнес он с угрозой.

Но тут случилось неожиданное.

За общим шумом никто не заметил, как от угла истоминского дома отделилась небольшая фигурка кривого мужичонки с самодельной балалайкой в руке. Подкравшись сзади к Поликарпу, Ераско взмахнул своей «усладой». Раздалось короткое «дзинь» и умолкло. Писарь, медленно выпустив кол и ошалело выпучив глаза, посмотрел на нового противника.

— Мое вам почтение, Поликарп Силантьевич, — ухмыльнувшись, Ераско погладил жиденькую бородку и продолжал:

— Коева дни вы сами просили сыграть вам чувствительное, ну я, значит, и подобрал мотивчик. Уж не обессудьте на музыке. — Ераско насмешливо посмотрел на писаря.

Поликарп пришел в себя и выругался.

Подобрав сломанную «усладу», которая держалась лишь на струнах, Ераско в сопровождении Евграфа и Шемета вошел в избу.

Наутро Истомин направился к Василию, который жил на выезде к Тоболу.

Шемет поправлял развалившийся тын, обтесывая колья и жерди для изгороди.

— Раненько принялся за работу, — протягивая ему кисет с табаком, сказал Евграф.

— Не терпится. Тын развалился, да и крыша на избе осела. Надо новые стропила ставить.

Воткнув топор в толстую жердь, Василий стал закуривать.

— Насчет бревен придется в комитет итти, без бумажки лесник не отпустит, — заметил он.

— Однако придется Силу Ведерникова просить, он председателем теперь, — Евграф спрятал кисет и продолжал: — От чего ушли, к тому и пришли. Как правили атаманцы, так и сейчас правят.

Шемет поднялся на ноги.

— Недолго им придется хозяйничать, — заявил он твердо.

— Долго недолго, а власть опять богатеи взяли, — заметил Истомин. — Сил пока маловато. Может, подойдут казаки с фронта, тогда поговорим с комитетчиками. — Подумав, он добавил: — Надо съездить в Марамыш к Русакову.

— Это тот, о котором говорила Христина Ростовцева? — спросил Евграф.

— Да.

— Что ж, съездим, — согласился Истомин.

С неделю тому назад, возвращаясь с фронта через Троицк, Евграф с Шеметом завернули по пути в Качердыкскую станицу к Степану Ростовцеву. Самого хозяина в тот день дома не было, и фронтовиков встретила Христина. Из разговора с ней они узнали, что в Качердыке и в Уйском в станичных комитетах правят богатые казаки. Уездный комиссар Временного правительства приказал сформировать ударный эскадрон из надежных казаков. Часть из них на днях отправлена в Марамыш для охраны меньшевистского Совета.

— На нашу помощь пускай не надеются, — решительно заявил Шемет. — Испытал я эти порядки еще на фронте. Хватит.

Узнав из дальнейшей беседы о настроении гостей, Христина повела с ними разговор смелее.

— В Марамыше организован уездный комитет партии большевиков. Председателем избран старый подпольщик Григорий Русаков. Не мешало бы вам побывать у него, — заявила она фронтовикам.

Шемет переглянулся с Евграфом.

— Как твое мнение?

— Согласен, — ответил тот.

Переночевав у Ростовцевых, Истомин с Василием двинулись к своей станице.

Вскоре Евграф с Василием выехали в Марамыш. Просилась и Устинья, но отговорил Лупан.

— На ходке не проехать — бездорожье, к седлу непривычна, вот обсохнет маленько земля, и съездишь.