Василий Шукшин - Любавины

Кузьма согласно кивал головой:

– Сойдусь.

– Девка-то нравится? – неожиданно спросил Платоныч. Как обухом огрел.

Кузьма насупился.

– Какая девка?

– Хозяйская, – Платоныч поверх очков посмотрел на него и засмеялся. Смеялся он тихо, хитро и весело. По всему лицу разбегались мелкие морщинки. – Эх, ты… чекист, голова садовая! – потом посерьезнел, сказал: – Взрослеть надо, Кузьма. Сколько уж тебе, я все забываю?…

– Двадцать.

– Ну вот. Ты, я вижу, в мать свою. Та до тридцати лет все краснела, как девушка.

В сельсовете взяли список наиболее зажиточных семейств.

– Не получится это у вас, – любезно сказал Колокольников. – Не будут строить.

– Посмотрим.

– Весна как раз пришла. У каждого своей работы…

– По пять дней отработают – ничего не случится.

– Опробуйте, конечно…

В первом же доме, у Беспаловых, хозяин, добродушный зажиревший мужик с узкими внимательными глазками, выслушал их, прямо и просто сказал:

– Нет.

– Почему?

– Это же дело добровольное?

– Конечно.

– Ну вот. Мне это не подходит. Некогда.

– Один день…

– Ни одного. Даже посмотреть на нее не пойду.

В другом не менее категорично, но более ядовито объяснили:

– Наши голодранцы церкву без нас ломали? Ну и школу пусть без нас строют. А то – умные какие… Разлысили лоб. Вот к им и идите. К голож…

– Без выражений можно?! – обозлился Платоныч. – Вам же школа-то нужна.

– Кому нужна, тот пускай строит. Нам без нее хорошо живется.

На улице Платоныч задумался.

– Крепкий народ. Неужели все такие?

– Мы неправильно сделали, что к богатым пошли, – сообразил Кузьма.

– Пожалуй, – согласился Платоныч. – Пойдем подряд, без разбора.

Игнатий Любавин жил на заимке. Один.

До девятнадцатого года торговал Игнатий в городе, имел лавочку, дом большой. А в девятнадцатом все отобрали. Но он кое-что успел припрятать. Даже золотишко, наверно, имел. Долго не раздумывая, отгрохал за деревней дом, купил штук двадцать ульев и зажил припеваючи. Не жаловался. Вслух.

Это был сухой, благообразный старик метра в два ростом. Тихий… Все покашливал в платочек – привычка такая была – и посматривал вокруг ласково, терпеливо, с легким намеком на скрытое страдание.

Они с Емельяном были сводные братья – от разных матерей. Роднились плохо. Редко бывали друг у друга – только по надобности какой.

Емельян Спиридоныч не выносил старшего брата. За скрытность. «Никогда не поймешь, что у него на уме. Темно, как в колодце», – говорил Емельян. Игнатий отвечал тем же. И в минуты нехорошей откровенности, посмеиваясь, высказывал, что думал о Емельяне Спиридоныче: «Крепкий ты, Емеля, как дуб, и думаешь, что никакая сила тебя не возьмет. А дуб срубить легко».

Приехали к Игнатию уже при солнце.

Дорогой Кондрат несколько раз просил остановиться – голову раскалывала страшная боль. Один раз даже вырвало.

– Света белого не вижу, – шептал он бескровными губами. – Устосовали они меня…

Стояли несколько минут, потом тихонько трогались дальше.

Игнатий встретил их в ограде.

– Вижу из окна: вроде конь ваш… Что это с Кондратом?

– Упал, – кратко пояснил Емельян Спиридоныч.

Игнатий белыми длинными пальцами осторожно разнял спутанные волосы на голове Кондрата, долго рассматривал рану.

– Откуда упал?

– С крыльца.

Игнатий насмешливо посмотрел на брата.

– Соврать даже не умеешь, Емеля-пустомеля!

– А ты, если уж ты такой умный, не спрашивай, а веди в дом.

Игнатий секунду помедлил.

– Там у меня… – хотел он что-то объяснить, но махнул рукой и первый направился в дом. – Пошли.

В избе у стола сидел незнакомый молодой человек с длинным желтым лицом. С виду городской. Глаза большие, синие. На высокий костлявый лоб небрежно упал клочок русых волос. Узкая, нерабочая ладонь нервно шевелится на остром колене. Смотрит пристально.

– Это брат мой. А это племяш, – представил Игнатий.

Молодой человек легко поднялся, протянул руку:

– Закревский.

Емельян Спиридоныч небрежно тиснул его влажную ладонь. Про себя отметил: «Выгинается, как вша на гребешке».

– Ушиблись? – с участием спросил Закревский у Кондрата и улыбнулся.

Кондрат глянул на него, промолчал. Игнатий увел племянника в горницу уложил в кровать.

– Сейчас… обмоем ее, травки положим. А потом уснуть надо. Крепко угостили. Дома-то нельзя было оставаться?

– Мм…

– Правильно. Только с вашими головами дела делать. Они крепкие у вас. Могут искать?