Владимир Амлинский - Полтора часа дороги

— Дали б барышне сесть, — противным, деланно ханжеским голосом сказал Сашка. — Вот вы, например, сидите... А еще очки надели... И это культура называется!.. — Произносилось это нарочито, точно он пародировал кого-то.

Он обращался ко мне.

«Ну, и гад, ну, и сволочь! — думал я. — Дать ему, что ли, по морде, подлецу!» Самое странное, что, размышляя обо всем этом, я сидел на месте... Вставать после его слов было противно, неловко... He вставать — нельзя. «Надо дать ему по морде», — цепенея от бешенства, думал я, вставая.

— Вы сидите, не беспокойтесь, — говорила мне женщина. — Я постою... Ничего страшного...

Голос доносился ко мне словно сквозьтолстую ватную стену. Спокойный, чуть насмешливый женский голос.

Я встал. Сделал шаг вперед, но натолкнулся на мешок и чуть не упал.

— Черта с два тут выберешься, — сказал я с отчаянием.

— Вам что, уже сходить? — громко и вежливо обратился ко мне Сашка. — Я могу остановить.

Он великолепно знал, что мне до конца. «Чего он привязался ко мне?» — подумал я с сознанием собственного бессилия. Здесь он был хозяином положения. Ему не нравились мои очки. Это я знал. Что-то во мне всегда раздражало его... А сегодня он рисуется перед этой женщиной, и ему нужна жертва. Кто, кроме меня, подходит для этой роли?

И вдруг я успокоился. Я перенес всю злость, обиду и раздражение на себя. Я думал о себе с неприязнью постороннего человека. Так бывало тогда, когда мне становилось плохо... Пора кончать, говорил я себе. Вот уже пять лет я таскаюсь по целине с теодолитом, питаюсь «сухим пайком», сплю в холодных, промокших палат­ках, наживая себе ревматизм! Все мои друзья пооканчивали институты, сидят за полированными столами, командуют, а я по-прежнему техник-геодезист — деятель со средним техническим образованием. Надо кончать с этим. И будет Москва, и Чистые Пруды, и кинотеатр «Колизей», и асфальт летней улицы. Я буду выходить после сеанса и буду говорить своей приятельнице: «Плохой фильм. Мелодрама. Подделка под итальянцев. В жизни все иначе». И она будет понимающе качать головой. Потому что она будет верить мне. Потому что я-то уж знаю жизнь...

Сашка ведет машину мрачно. Бывают дни, когда он ведет машину отчаянно, весело. Ее шатает, она подпрыгивает. А Сашка свистит. Иногда он ведет ее сдержанно. Он спокоен, идет на средней скорости, объявляет остановки. А сегодня он ведет машину быстро, но без вдохновения, неосторожно, но без веселости. Что-то, ви­димо, и у него не так...

А что я о нем знаю, о Сашке? Знаю, что приехал он сюда откуда-то с Чукотки... Знаю, что возил начальника СМУ, а потом в чем-то провинился, и его пересадили на рейсовый автобус. Знаю, что он слывет на трассе за нахала, но нахала сильного и отнюдь не глупого. Да, он неглуп и хитер по-своему. И когда он говорил: «А еще в очках», то придурялся. Однажды я встретил его в читальне... Он сидел, ссутулясь, и смотрел куда-то мимо книги потускневшими глаза­ми. Читальню закрывали, и я подошел к знакомой библиотекарше. Мы с ней переглянулись, и я тихо сказал: «Еще один книголюб». Минут через двадцать он ушел. Лицо у него было белое, смятенное, глаза шальные. Может, с перепою, а может, и нет...

— Вам неудобно стоять, сядьте, — услышал я голос женщины.

Я сделал глазами: мол, да что вы! Вообще-то мне было неудобно: одна моя нога стиснута баулами и мешками, другая запирается в чье-то колено. Поручня у автобуса не было, и при каждой колдобине я валился на пассажиров.

— Садитесь же, я подвинусь, — повторила она. Голос у нее был низкий, грудной.

— Если уж вам так хочется... — наигранно лихо сказал я и сел.

Незнакомая, чужая девушка сидела рядом со мной. Машина то набирала скорость, то словно ссекалась, буксовала, и нас крепило в сторону, и мы были так близко, что моя щека касалась ее волос, и я отодвигался, и мне было приятно и неловко. «А почему, собственно, не познакомиться? — думал я. — Она примерно моего возраста. Очевидно, выпускница института, едет на работу... Отчего же не познакомиться?» Но Сашка-водитель выбил меня из колеи, и я словно надел чужие большие башмаки, они болтались, бы­ли не по ноге, но я все-таки шел в них. Первая моя фраза: «Если уже вам так хочется» — определила весь разговор. Я выступал в роли бодрого пошляка, пошляка-старожила.

— Ну, как вам в наших краях? — сказал я.

— Никак... Я их еще не знаю, — сказала она.

— Ничего, привыкнете... Здесь, конечно, не Москва, — продолжал я.

Она с удивлением посмотрела на меня.

— Я догадываюсь, что здесь не Москва.