Петр Смычагин - Тихий гром. Книги первая и вторая

— Бог-то, бог, а сам не будь плох, — с намеком проговорил Виктор Иванович. — Давай-ка собирать Антона.

— А ты ведь мне так и не сказал про загадку-то, какую из города привез.

— Загадку-то? — повторил Виктор Иванович и привычно почесал за ухом. — А вот осколок этой загадки только что сидел тут… В жандармских бумагах появилась и моя фамилия вместе со всеми, кто у Рословых на беседах бывает.

— Посетил и нас бог, — вставила бабушка Матильда.

— Да ты погоди охать-то. Никак не разберу, кто же Иудину должность у нас в хуторе справляет… По всем видам, Кестер, Иван Федорович, должен бы этим заниматься, а по глупости донесения на Чулка похоже: главное у него, что Макар неуважительно о царе отозвался, а все остальное как бы между прочим. И я там в рядовых числюсь, только фамилия названа.

— Хоть в каких числись, — возразила Матильда, а раз попал на заметку, поберегись. Батюшка-то, слыхал, чего говорит: все видит и все слышит.

— Да где уж там все ему видеть, — отмахнулся Виктор Иванович. — Ежели бы чуть больше знали — не поп, а жандарм в гости припожаловал. А этот небось побоится меня закладывать… Ну да поживем — увидим. Умирать собирайся, сказывают, а рожь-то сей. Время не ждет. Затопляй печку. А я закушу да на часок прилягу.

И опять закружилась в хлопотах Матильда Вячеславовна — одной рукой сыну еду на стол подает, другой из печи все убирает. Как живые, заходили вокруг чугуны, горшки, ведра, крынки пустые. Корыто со двора приволокла, и тут же в подпол его спустила. И, растопив печь, кинулась за водой к колодцу.

Надо же успеть и воды нагреть, и затворника вымыть, и приодеть его да в передний угол усадить как дорогого знатного гостя. А тут, не дай бог, кого незваного нанесет, как попа этого. Часа через три-четыре Анна с ребятишками дома будет…

И крутится бабушка Матильда волчком, будто в загадочном танце возле печи-то выхаживает. На здоровье пока не жалуется она. Сын и сноха, частенько охают да за поясницу хватаются, а ей такие боли неведомы.

Молодой месяц, точно игрушечный кораблик, нырял в светлобоких облаках, плывущих высоко в начинающем стекленеть осеннем небе. Частые березовые колки, окрашенные то нежно-золотой, то густо-багряной краской, в призрачном лунном освещении рождали сказочный, причудливый свет. В опустевших дремлющих полях, в этом опаленном лесе чудился могучий покой богатыря, засыпающего после великих трудов — бесконечно доброго, но скупого на ласки.

Воронко без понуканий шел ровной хорошей рысью, и колеса легко бежали по укатанной беспыльной дороге. Дышалось тоже легко и от ночной свежести, и от вольного безмолвного покоя. После тюремной камеры, после не менее душного подвала, Антон чувствовал едва заметное кружение в голове и ненасытно пил ядреный, пахнущий хлебным полем воздух. Только теперь к нему пришло настоящее ощущение свободы.

От Виктора Ивановича, сидящего ближе к передку, то и дело напахивало махорочным дымком. Курил он беспрестанно, покашливал негромко и, понимая, как наскучался его спутник по этакой вольной благодати, вопросов не задавал и разговора не заводил.

— Дай-ка и мне закурить, — попросил Антон, когда уж проехали козюринскую заимку, еле различимую в стороне от дороги.

— Э-э, нет, брат, — не вдруг отозвался Виктор Иванович, словно очнувшись от думы, — негоже богатому хлеботорговцу мужичий табачище курить — дух не тот. В левом кармане в поддевке у тебя папиросы лежат — их вот и кури.

Прежде чем сунуться в карман, Антон оглядел свое новое и впрямь щегольское одеяние, невольно сравнил его с затасканным ватным пиджаком Виктора Ивановича, по цвету схожим с землей, и, прикинув, во что обошлась богатая экипировка, засовестился, нащупывая в кармане папиросы.

— Поберечь бы их, пока на люди выедем, — проговорил Антон, не решаясь открыть коробку, поворачивая ее и так и этак.

— Уж на что другое не обязательно, а на это даже у липового купца должны быть деньги, — усмехнулся Виктор Иванович. — Шкура дрожи, а фасон держи. До Самары всего у тебя хватит, а там — адрес-то помнишь? — доктор поможет, волк его задави. У него карман потолще нашего. Там как оглядишься, может, и пристроиться где удастся.

Прикурив, Антон пустил голубую струйку пахучего дыма и, еще не успев бросить погасшую спичку, заметил встречную подводу на извилистой дороге между редкими березами.

Виктор Иванович торопливо подобрал вожжи и, напрягаясь, пытался разглядеть встречного. Не коня и не седока узнал он, а когда вся упряжка на изгибе дороги повернулась почти боком, увидел кестеровскую линейку. Ни у кого в хуторе такой не было: без коробка, на рессорах, с железными крыльями, сзади — ящичек для дорожного багажа, а площадка для сидения покрыта ковриком. Когда на такой линейке едут вдвоем, то сидеть приходится спиною к спине, а ноги ставят на подножки.