Любовь Руднева - Голос из глубин

Что же, все свидания требуют подготовки, полны тревоги и самых разных ожиданий. А тут еще ухудшилась погода — шторм шесть-семь баллов. Дождь. Низкие тучи, ветер в корму. Только я отважился представить себя на месте художника, чтоб не пропала зазря вся круговерть темнеющих цветов, усилилась качка. Идет так называемая ложбина низкого давления. Оказываю на прозаическом уровне внутреннее сопротивление качке — заставляю себя читать двенадцатый том бурения! «Гломар» качает, до пяти градусов бортовой, до трех градусов килевой. Ветер свистит. Дождь льет… Но около полуночи мы стали на свою упорную работу. Порой мне кажется, немножко мы и маньяки, даже не верится, что можно вкалывать в такую погодищу. А вкалываем всяк на свой манер, имея и свой маневр.

В шесть утра мы повскакали, первая колонка! Ветер немного стих, нет уже барашков, но качает все еще сильно и все еще идет дождь, и диву даешься, как возможно бурить в такую качку. Смотрю: раскачивается вышка, мотает трубы, и поражаюсь еще и еще этому техническому чуду — «Гломару».

Погода мрачная, черные тучи, серое море… Но внутреннее напряжение во мне не ослабевает в ожидании колонок. Брали через три колонки на четвертую, а теперь пошли брать их непрерывно. Мощность осадков здесь двести метров — сто восемьдесят. И пришла в голову мысль: есть же определенная закономерность в несовпадении возраста базальтов по периферии океана с возрастом аномалий и одновременно с повышением их щелочности — все это результаты, может быть, переработки окраин… Глубина 1400 метров. Подходим к фундаменту. Бурение замедлилось вдвое».

— Андрей, — воскликнул Амо, — в состязании скальдов победили вы, ваше письмо к Наташе тому свидетельство.

Шерохов, не разжимая губ, как-то стеснительно улыбнулся и отрицательно помотал головой.

Московский крепкий мороз провожал Андрея до трапа самолета.

Уже через час-другой лёта возник свой, как ни странновато это казалось Шерохову, даже бивачный быт: галдели перепившиеся англичане, распевали, громко переговаривались меж собой филиппинцы, они возвращались домой с нефтяных промыслов Южной Аравии.

Он не чаял разглядеть сверху Гималаи, в прежние рейсы ему не фартило с великими горами, то скрывала их ночь, а то облака. Но и на этот раз сплошная облачность на высоте девяти тысяч метров прикрывала горы. Самолет набрал высоту, поднялся над облаками лишь на километр.

В районе Сингапура дождило, в Индийском океане хозяйничал зимний муссон, даже на рейд заходила сильная волна.

Когда Андрей добрался в Сингапуре до порта, разыскал у дальнего пирса «Федора Каржавина», одним из первых его вместе с капитаном Геннадием Сорокой встретил японский океанолог Ямамото. Улыбаясь, благодарил он Шерохова за прекрасный переход из Токио в Сингапур, удалось ему изрядно поработать своими приборами. «Я очень обязан вам за приглашение», — твердил он.

А капитан с пристрастием расспрашивал о «московском морозце».

Переждав, пока Андрей побеседовал с участниками рейса, Ямамото пригласил его на прогулку.

— На прощанье, — я, к сожалению, должен возвращаться домой, в Токио, — может, вдвоем поездим по Сингапуру и походим.

Сухонький, непонятного с виду возраста, а было ему лет пятьдесят, Ямамото был по-юношески подвижным. Он заинтересованно и как-то вкрадчиво говорил о работах Шерохова, охотно делился с ним наблюдениями, высылал и раньше материалы Андрею. Долго бродили по замысловатым узким улочкам, их развлекало сингапурское столпотворение, архитектурная пикантная окрошка — рядом с респектабельными, европейского типа домами соседствовали домишки колониальной поры. Поплутали в китайских и малайских кварталах, заглянули в одну из маленьких харчевен. Когда уселись за столик, Ямамото, улыбаясь, спросил:

— Вы заметили треугольную вывеску? Она напомнила мне нашу сказку «Треугольный сон». В старину это случилось, в далекую старину, приснился Хати сон, под Новый год, похитив волшебную палку, он попал в харчевню «Три угла» с такой вот вывеской, как в нашей, уселся в треугольном зальце за треугольный стол, у хозяина оказалась заячья губа, а по столу прыгала вокруг блюда с гречневой лапшой треугольная лягушка. Хозяин, узнав, что у гостя нет ни гроша, спустил его с лестницы, и Хати ударился лбом о треугольный столб и долго растирал треугольную шишку на своем лбу… Тут Хати вовремя проснулся…

Андрей рассмеялся:

— Ваша изящная народная сказка предвосхитила кубистов. Ай да Хати!