Любовь Руднева - Голос из глубин

— Капитан, требуют вас, и только вас! И чтобы сегодня же вы были возведены в ранг Маклая. Но берегитесь, кто знает, каков их темперамент, а вдруг захлестнет, войдут в раж, маленько рискованно, а? Они ж точно изобразят, судя по описанию, оставленному самим путешественником, как сперва их предки приняли его в копья, то есть с оружием на изготовку.

А тут во мне, в пятидесятилетнем мужчине, возьми и взыграй:

«Я ступлю ногой на берег туда, куда и он. И потомки его папуасов сперва примут меня так, как врага, потом эдак, как гостя».

Залив Астролябия, Бухта Константина, На шлюпке новоявленный Маклай один направился к берегу. Вот тогда на палубу, кажется, вместе со всеми, кто был свободен из экипажа, беседуя с учеными, вышли и Вы…»

Василий Михайлович писал письмо, зная — последняя, заключительная часть его наверняка развлечет Шерохова.

Но тогда, когда он уже сходил с трапа в шлюпку, и не подозревал — все, что произойдет с ним на берегу, будет отснято на цветную пленку скрытой камерой.

И уже много позднее, в Выдринске, среди иных, самых пестрых, всплывет и обвинение в нескромности, саморекламе, присвоении себе заслуг «исторического лица» и разная иная ахинея. Найдутся и солидные завистники, они приревнуют его к киношной «славе».

А в тот момент, когда он дописывал последние строки письма о давних радостях пребывания их на Берегу Маклая, в передачу, транслировавшийся из Москвы фильм о советских исследователях Мирового океана, включили и пленку о посещении Новой Гвинеи.

Случайные совпадения порой создают ситуации поистине парадоксальные.

Да, он ожидал суда, а его, Ветлина, неожиданно показывали по телевидению. И тот эпизод сам по себе вызывал у зрителей острейший интерес.

Вот он идет по заливу в шлюпке. Не очень большого росточку капитан, среднего, не без приятной полноты, с гладко зачесанными назад каштановыми волосами, у висков чуть вьющимися. На груди так доверчиво распахнута красная рубашка. Аккуратный пробор и — такая оплошка — часы на руке.

Сошел на берег и несколько неторопливых шагов сделал по открытому пространству, на виду у папуасов, а теперь и зрителей.

А за кокосовыми пальмами, выслеживая его, перебегали от ствола к стволу папуасы. Их лица выдавали предельное напряжение, жесты — смятение и готовность сразиться.

Они ловки были, прирожденные охотники, их кожа шоколадного цвета чуть лоснилась.

На них оранжевые лубяные набедренные повязки, на голове стебли трав и перьев попугаев и петухов — эта птица возвращает рассветы, и потому особенно хорошо ее перьями колыхать. Сейчас все перья воинственно развеваются.

Выше бицепсов руки воинов украшены плетеными браслетами — сагью. Букеты из растений и цветов заткнуты и за набедренные повязки — воин должен торжественно смотреться со всех сторон. На груди охотников украшения буль-ра и губо-губо, отдаленно смахивающие на гантели.

Но вот потрясает своим копьем молодой охотник. Вокруг его глаза клоунским овалом татуировка, она прострочила сизоватой синью лоб над бровью, коснулась переносья и ушла точками на щеку.

Старик с сильно выдающимся, удлиненным подбородком, с быстрыми глазами впился в «Маклая» — Ветлина почти черными глазами. Его крупные руки все время в мелких и точных движениях, длинные, крепкие пальцы лежат на тетиве лука. Огромный его убор шевелится каждым высоко торчащим пером, как взвившийся дракончик.

А капитан шел навстречу им, и на экране его лицо казалось спокойно-задумчивым.

«В общем, — думал он, — если на одном из десяти тысяч островов Океании проткнут брюхо или, скажем поблагороднее, грудь всего-то навсего «одного из капитанов», как принято выражаться, и поделом ему будет. Солидный из себя, хотя и вполне среднего роста, а сам полез в игры».

Лишь однажды он бросил искоса взгляд на коротко стриженного, уже нацелившегося в него, оттянувшего тетиву со стрелой.

Папуас закусил верхнюю губу и обнажил неровный ряд нижних зубов, наморщил лоб и хищно раздувал ноздри.

Зрители и не догадывались, каково приходилось в тот час капитану. А он тогда еще подумал:

«Ничего себе пантомима. Тут уж нет никакой условности. Может, лишь на неопытный европейский глаз. Для нас все — татуировка, головные уборы, раскачивание, копья — как маскарад, для них это обиход. И нервы у них взвинчены, — а вдруг войдут в образ своих пра-пра-пра?! Почувствуют, как дух предков стремительно заселил их души.