Александр Куприн - Последний из буржуев

Перед вами неизвестный «рождественский» рассказ А.И. Куприна, его посчастливилось обнаружить в забытом эмигрантском издании – сборнике «Родная земля», выпущенном в Нью-Йорке в 1921 году. В молодости Куприн писал юмористические рассказы, которые, к слову, публиковались в журнале «Сатирикон». С приходом к власти большевиков он переключился на сатирические рассказы и фельетоны, они печатались в журнале «Эшафот», запрещенном властями по выходе третьего номера. Так что эмиграция писателя была предопределена всем ходом жизни при большевиках, когда интеллигенция испытывала все прелести классовых приоритетов – трудовую повинность (чистили снег на улицах, разгружали вагоны, в то время как разложившиеся солдаты грабили винные подвалы и катались на трамваях), обыски, урезанный хлебный паек (писатели, артисты, ученые были приравнены, например, к парикмахерам). Почему же, вопреки здравому смыслу, из страны изгонялись ученые, философы, писатели, инженеры, деятели искусств, врачи, то есть люди, необходимые как воздух пролетариям и беднейшему крестьянству, ради которых совершалась революция? Большевики боялись и ненавидели интеллигенцию, превосходящую их и интеллектуально и духовно – синдром шариковых. Именно интеллигенция легко разобралась в политиканстве и демагогии коммунистов и разоблачала их деяния – правовой произвол, дремучее хозяйственное невежество. В ответ большевики запретили все оппозиционные издания, в том числе и «Новую жизнь», где печатал свои «Несвоевременные мысли» буревестник революции Горький. Очень смешно, язвительно обыгрывает тему перманентной революции, невозможной без существования врага – буржуя, А.И. Куприн, и читатели наконец познакомятся с незнакомой им гранью таланта писателя.

Р. СОКОЛОВСКИЙ

Наступили тридцатые годы XX столетия. Великая перманентная революция все еще продолжалась. Русский буржуазиат приближался к полному вымиранию, побуждаемый к этому голодом, неумеренными расстрелами, а также массовыми перекочевками буржуев на советские пастбища. Живой, неподдельный буржуй стал такой же редкостью, как некогда беловежский зубр. Исчезновение этой ценной породы не шутя встревожило дальновидные государственные умы. Были изданы соответствующие декреты и приняты решительные меры.

Сначала постановили: считать смерть каждого буржуя, хотя и самую естественную, как гнусный саботаж и наглую контрреволюцию, отвечать за которую должны как заложники его ближайшие родственники, подлежащие за попустительство и подстрекательство немедленному расстрелу. Но потом «цик» вовремя спохватился и остановил это распоряжение. Тогда строжайше был воспрещен переход из буржуазного состояния в совдеповское. Буржуев предложили рассматривать как национальную собственность, порученную общественному попечению и присмотру подобно тому, как публичные сады в Европе.

Однако буржуи упорно продолжали свой черный саботаж, потому что умереть тогда было гораздо легче, чем выкурить папироску.

Скоро их числилось наперечет десять, потом пять, три, два, и наконец остался во всей Советской России всего лишь один бессемейный и вдовый буржуй Степан Нилыч Рыбкин, житель Малой Загвоздки близ Гатчины, бывший владелец зеленной и курятной лавки.

Именно к его-то покосившему деревянному, в три окошка, но собственному домишке с мезонином подкатил 24 декабря 1935 года щегольской «Рено», из которого вышли два красных комиссара с серьезными выражениями на умных красных лицах. Не торопясь, учтиво поднялись они на крыльцо, разделись и вошли в крошечную гостиную. Их встретил хозяин, пожилой, но еще свежий мужчина с почтенной лысиной и с проседью в окладистой бороде.

– Прошу садиться. Чем могу служить?

Комиссары сели и оглянулись вокруг: икона, освещенная зеленоватым огоньком лампады, тюлевые занавески на окнах, герань на подоконнике, клетка от канарейки, вязаная скатерть на столе, граммофонная труба…

– Б-буржуйствуете? – слегка заикаясь, любезно осведомился первый комиссар с приятной улыбкой.

– Да так себе… помаленьку… Только, должен признаться, надоело мне это… Живешь таким отщепенцем… Хочу подать прошение о переводе в советские… в какой-нибудь коммунальный склад или магазин… А не примут – так нам и умереть недолго. Дело дешевое.

Второй комиссар, бывший актер, испуганно замахал на него руками: