Вацлав Михальский - Печка

Маленький Андрейка затих.

Печка погасла, дотлевали последние головешки, пришлось Андрею, сидя на корточках, отколоть ножом от сухого полена несколько щепок и снова развести огонь.

— Дрова быстро прогорают, — сказал Андрей, — а катушки будут гореть долго, вам на всю зиму хватит, а то и на две.— Он осекся, сорвавшееся с языка предположение о двух зимах без него показалось Андрею диким, и он сразу же постарался перевести разговор:— Вызывали в партком — предлагали бронь,— он прошел к кровати, присел на краешек,— как рационализатору, еле отказался.

Таня его не слушала, иначе бы не пропустила мимо ушей слов о двух зимах, и в особенности о брони. Она что-то задумалась вдруг о своей матери, представилось ей до малейшей черточки, как лежит мать в полутемной, пропахшей лекарствами комнате, смертельно больная, и все не устает заботиться о них — своих детях. Все, наверное, спрашивает Валю: «Как там наши? Что Таня? Как сыночек? Вон холод какой на дворе!»

— Андрюша! Андрюша, какие у тебя ногти на ногах повырастали! — Таня словно очнулась,— Дай обстригу.

Она достала из тумбочки ножницы.

— Некогда, — Андрей смутился, — оставь, у нас совсем нет времени.

Он поднял за плечи уже присевшую перед ним на корточки Таню, отобрал у нее ножницы.

В дверь торопливо постучали. Пришла сестра Тани — Валя, закутанная, замотанная сверх платка шалью, слабая и совсем больная.

— Ну что ты пришла! — бросились они к ней.— Через весь город, в такой холод! У тебя же вчера температура была тридцать девять?!

— Ничего, дошла, мама все переживает, как вы тут? Ой, как у вас черно! Что такое?

— Да керосинка коптила,— махнула рукой Таня.

— Вот капусты кислой принесла, синеньких — любимых твоих, Андрюша!

Молока у Ивановны литр купили, мама говорит, чтобы ты чаю побольше с молоком пила, это маленькому полезно. Тут в бидончике. И еще теплые распашонки, чепчики принесла — мама лежа все смастерила. Покажите же мне сына.

В дверь снова постучали — пришла старуха, хозяйка квартиры.

— Да что вы, погорели? Батюшки!

— Керосинка, — объяснила Таня.

— Надо же! — горестно поджав губы, старуха тщательно оглядела комнатку.

— Да я побелю, ничего не останется,— уверила ее Таня.

— Да бог с ней, — вздохнула старуха, — с сыночком тебя, Танечка, и вас, Валечка, с племянником! Андрюшку мы уже поздравили и пол-литра с ним да с моим дедом распили. Я б вчера еще прибегла, да принести было нечего. С вечера тесто поставила — подошло горой, хорошая примета. Вот пирожки спекла, с пустыми руками к роженице не ходят — грех. — Старуха развернула два еще горячих пирога: — Это вам, а это Андрюшке в дорогу, с капустой, с яичком. Как-то ты у нас такой пробовал — понравился, вот и спекла.

— Спасибо, спасибо, Кузьминишна, да вы садитесь, сейчас чайник поставлю на печку,— пригласила Таня.

— Ой, да какая у вас знатная печка! — восхитилась Кузьминишна.— А я и не замечаю! Надо же! Молодец, Андрюша!

— Какая отличная печка! — поддержала старуху и Валя.— А я тоже не замечаю — думаю, отчего так у них жарко, наверное, это я бежала, упарилась.

— Грейся, Валя,— сказал Андрей,— согревайся. Садитесь, Кузьминишна...

— Когда мне сидеть, Андрюша? Вы мне своего парня покажите, да я побегу.

Все они подошли к кроватке, старуха откинула пеленку, нагнулась, рассматривая маленького.

— В отца квартирант, в отца удался — ничего не скажешь!

Если бы в тот момент, когда Кузьминишна смотрела на меня в недокрашенной люльке, ей сказали, что я и есть будущий владелец ее дома, точнее, двухкомнатной саманной халупы, крытой толем, которую они с дедом строили целую пятилетку, Кузьминишна очень удивилась бы. Да, именно мне предстояло стать в будущем хозяином этой халупы (по документам — двухкомнатного саманного домостроения общей площадью 24 кв. м. по улице Приморской 17а), и каменистого дворика (по документам — приусадебного участка общей площадью 200 кв. м.), и орехового дерева, которое посадил той первой военной осенью мой отец.

Года через два или три после начала войны Кузьминишна и ее дед поехали на заработки на рыбные промыслы, километров за семьдесят от нашего города. Думали вернуться с деньгами, завести хозяйство: свинью, кур, может быть, даже корову — такие были у них планы, да так и сгинули навек. Уже не помню, от чего они умерли, мама рассказывала, но я точно не помню, кажется, от малярии, в то тяжелое время в наших краях свирепствовала малярия, впрочем, не в меньшей степени свирепствовал тиф, так что, может быть,— от тифа, а я сейчас просто путаю. Известие о печальной участи наших хозяев пришло только после войны, родственников у них не нашлось, и дом остался за нами. Лет десять мы проживали в нем вроде бы нелегально, а потом военкомат и заводоуправление помогли маме