Фазиль Искандер - Паром

Давясь сухою воблой,
Переходя на крик.
Давясь слезою теплой.
Заговорил старик.

(Руками рвя у горла
Потрепанный сатин):
— Одиннадцать померло.
Двенадцатый один!

Стоит мальчонка рядом.
Кудряв и черномаз.
Глядит серьезным взглядом,
С отца не сводит глаз.

Бледнея от обиды,
Нахохленней птенца,
Глядит, глядит сердито
На пьяного отца.

А тот все рвет у горла
Потрепанный сатин:
— Одиннадцать померло.
Двенадцатый один!

Есть лошадь, жеребенок…
И баба тоже есть.
А это мой ребенок,
И вот я, вот я весь!

Пока еще не слабый.
Пока еще в ходу.
Возьму ребенка, бабу,
Из табора уйду.

Тебя любил я. Боже,
Покрепче, чем коня.
Цыганский бог, за что же
Обидел ты меня?!

Тобой обижен цыган.
За что взял детей?
Уйду в село на выгон
Пасти чужих коней.

Сыночек! Человечек!
Где братья? Братья — нет!
Буфетчик, эй, буфетчик!
Дай мальчику конфет!

Дай мальчику печенье,
Котлеты тоже дай!
Мученье есть мученье.
Гуляй, сынок, гуляй!

Но мальчик головою
Мотает: «Не хочу!»
Ладошкою худою
Бьет батьку по плечу.

Он сердится. Он мерзнет.
Он тычет кулаком.
— Пидем до мамки. Поздно.
Пидем, отец, пидем!

Подняв шапчонку с полу,
Шатаясь, встал цыган.
Его ведет за полу
Упрямый мальчуган.

Ведет его сурово,
Быть может, до конца
Притихшего, хмельного.
Усталого отца.

Над парком гремит радиола,
Сзывая парней и девчат, —
Танцует вечерняя школа,
За поясом книжки торчат.

Здесь пришлый народ и окрестный
Плясать до упаду готов.
Здесь девочки с фабрики местной,
Матросы с торговых судов.

От страсти хрипит радиола.
Ботинки и туфли гремят.
В обнимку вечерняя школа
И кожобувной комбинат.

Хозяин портального крана —
Пускай не изысканный вид,
Но мелочь порой из кармана
Гусарскою шпорой звенит.

Случайный стоит посетитель,
Глядит, ошарашен и дик.
Застегнутый наглухо китель.
Сапог антрацитовый шик.

Теряет он в топоте, в громе
Сознания трезвого нить.
Но некому в этом содоме
Тяжелый портфель поручить.

А вот и знакомые лица.
Танцуют с военных времен.
Им боязно остановиться.
Им страшно лететь под уклон.

На шаткие доски настила
Из круга семьи и подруг
Войны центробежная сила
Их вбросила в бешеный круг.

Пора бы какую новинку,
К домашнему, что ли теплу
Но словно заело пластинку,
И некому сдвинуть иглу.

А впрочем, гремит радиола.
Ботинки и туфли гремят,
В обнимку вечерняя школа
И кожобувной комбинат.

Но вот я заметил в сторонке:
Кривляясь на узкой тропе,
С подружками рядом девчонка
Танцует сама по себе.

И в каждом движенье насмешка
И вызов небрежный судьбе.
Зеленая крепость орешка.
Уверенность, что ли, в себе.

Сияет глазастое чудо.
Которое не позабыть.
И черт его знает, откуда
Ее бесшабашная прыть!

Смеется панамка, спадая
С летящих дождинок волос,
Смеется осанка лихая.
Смеется облупленный нос.

Как будто не крови томленье
Ее пародийный протест,
А хочет найти поколенье
Свой голос, свой собственный жест.

Родник в орешнике дремучем.
Я заклинаю от беды
Струю холодной и колючей.
Железом пахнущей воды.

Сгорая от колхидской жажды.
Бродя урочищем глухим.
Его мой дед открыл однажды
И поселился перед ним.

Родник! Воды живой свеченье
Поит живое существо.
Здесь даже летоисчисленье —
Со дня открытия его.

у каменной заветной ниши
Ограду соорудил народ.
А водопой чуть-чуть пониже —
Сначала люди, после скот.

В нем столько силы затаенной,
Что даже колья вкруг него
Листвою брызнули зеленой
И знать не знали ничего.

К нему с кувшином обожженным
Я по утрам бежал один,
И в тишине настороженной
Гудело сердце, как кувшин.

Над ним шиповник цвел глазастый.
Какой-то паучок сквозной.
Как конькобежец голенастый.
Скользил по глади ледяной.