Михаил Голубков - Крайняя изба

А когда до речки оставалось каких-нибудь полтораста метров, Глухов вдруг резко привстал, ударившись головой о крышу кабины, выдохнул хрипло:

— Да ведь это сохатый увяз!

И, уже не присаживаясь, не расслабляясь, бросил он трактор вперед, выжимая из двигателя все, на что тот был способен.

Трактор встряхивало, мотало, он утробно и тяжело опадал в выбоины, надрывно тарахтел, выбираясь из них, снова наращивал скорость, жадно пожирал заснеженную трассу грохочущими гусеницами.

Вдоль Гнилой речки, по обеим сторонам ее, тянулись неширокие низкие луговины, очень иной год щедрые на клюкву-ягоду. В этих-то луговинах и встречались опасные, неожиданные провалы, места топкие.

Были то старицы, затянутые и заглушенные вязкой трясиной. Речка почти каждый год русло меняет, рукава и рукавчики, колена и коленца свои. Каждый год прибавляется скрытых ловушек таких, будто специально на зверя уготовленных. До сих пор в них, правда, одни только ягодницы оступались, визг душераздирающий поднимали, товарок на помощь звали, но вот и с длинноногим вышла беда.

В старицу зверь попал по правую сторону трассы, вблизи мостка через речку. Его явно снег подвел, присыпал-припорошил зыбкую, непрочную хлябь. Лось, видно, сунулся к воде напиться — и провалился. Повезло горбоносому, нечего сказать.

Перед мостком трасса переходила в невысокую глинистую насыпь, сгруженную от угора бульдозерами. На насыпи, напротив зверя, Глухов и развернул С-80. Он намеревался вытащить лося трактором. Хватит ли вот только двух его тросов? Прикинул на глаз, какое расстояние до старицы? Нет, не хватит, пожалуй. Эх, знать бы где упадешь, соломки бы подстелил, разжился бы, обзавелся лишним тросом.

Увязла — по некрупной, безрогой голове судя — молоденькая лосиха. Попав в трясину, она, видно, долго билась, пытаясь найти опору для передних ног, исхлестала, изорвала перед собой тонкую травянистую подушку, раскидав далеко вокруг снег, испятнав его черной зловонной жижей, но выбраться так и не смогла.

Теперь лосиха уже утихла, не бросалась, лишь тонко и свистяще всхрапывала, загнанно, запаленно дышала, длинно вытягивая шею, будто плыла. Упругие белые струи выпихивались из ноздрей.

Спешно распустив основной, тяговый трос позади трактора, нарастив его другим, запасным тросом, вытащенным из-под сиденья, сделав петлю на конце, Глухов, взбивая сапогами снег, побрел тряской болотиной.

Тросов до лосихи и впрямь не хватило. Полметра каких-нибудь не хватило.

Тогда он обратно к трактору кинулся, начал сдавать осторожно, рискуя немало в болотине очутиться, насыпь могла оползти под большой тяжестью.

Пронесло, обошлось, однако. Глухов был опытный тракторист: ни больше ни меньше сдал. Трактор послушно замер у края насыпи.

На этот раз Глухов дотянулся, набросил петлю на шею лосихе. Лосиха, как норовистый конь, вздернула головой, вскинулась в испуге, трясина утробно захлюпала под ней, взбугрилась пузырями поверху, хватки же своей не ослабила, не разжала челюсти.

— Амба! — вздохнул облегченно Глухов. — Теперь ты на крючке у меня. Теперь я тебя вытащу, голубу!

Дальше он все без спешки, обстоятельно делал: без спешки на насыпь поднялся, без спешки в кабину полез.

Тронул легонько трактор, оглядываясь назад, в оконце. Провисший трос выпрямился, натянулся, шея лосихи неестественно удлинилась…

— Ну, милая… Ну, давай же, давай, — упрашивал Глухов. — Неживая ты, что ли? Сорву голову-то!

Но лосиха, видно, совсем выбилась из сил, никак не помогала себе. Иван впопыхах не предусмотрел этого. Думал, что чуть-чуть только расшевелит зверя, а дальше, мол, он сам выберется. Ошибся, выходит.

Трактор пересек трассу. Глухов выбрался из кабины, стоял, смотрел на вызволенную лосиху, грязью болотной обтекающую.

Отсюда, с насыпи, она показалась ему маленькой, жалкой, вовсе не похожей на тех длинноногих красавиц лосих, которых он встречал иногда в лесу.

Лосиха не поднималась.

Холод пробежал по спине Глухова:

— Неужто угробил?

Он не без опаски приблизился к темной бесформенной куче в снегу: вдруг да и вскочит. Чем черт не шутит. От зверя всего можно ждать.

Лосиха лежала недвижно, на боку, петля глубоко врезалась под скулы. Натянутый, неослабленный трос держал ее голову на весу, рот, вывалив длинный язык, неприятно щерился, желтел зубами. Большие, остановившиеся глаза подергивались мутью.

— Черт, натворил делов! — клял себя тракторист. — Надо было, видно, вагами сперва поработать… Теперь докажи попробуй, что не нарочно.