Вениамин Каверин - Двойной портрет

После той ночи в Лазаревке она, оставаясь одна, неизменно начинала жалеть, что его нет рядом с нею. Она бродила, босая, подкидывая ногами песок, и думала, перебирала их встречи. Когда они были у Лапотникова и хозяин, добродушный, самодовольный, суетливый, хвастливый, вдруг вспомнил, что у него срочное дело, и ушел надолго, чуть ли не на полчаса — они сидели молча, расстроенные, гадая — нарочно он оставил их или не нарочно. На улице они кидались друг к другу.

Она бродила и думала. Ракушки сильно и нежно блестели под солнцем, тонкие следы птичьих лапок нарисовались здесь и там на песке. Она рассматривала эти следы и думала, думала. Было одно обстоятельство, которое могло сделать в тысячу раз труднее ее, а теперь и его трудную жизнь. Она вздохнула весело и тревожно. Черт побери! Ко всем нашим делам еще и это! Ни кола ни двора! Может быть, она ошибается? Сколько прошло? Она сосчитала. Еще мало. Но похоже. Правда, с Оленькой все началось совершенно иначе. Но похоже! Что-то неуловимо изменилось — в чем? Она сама не знала. В том, как она подбрасывала песок ногами, в том, как она села, натянув юбку на колени, в том, как она думала об Остроградском и хотела близости с ним. В том, как она смотрела на затянувшийся дымкой Таманский полуостров.

Солнце уже склонялось, когда они пустились в обратный путь. От Тузлинской косы отвалил катерок, секретарь сказал, что это киномеханик отправился в Керчь за картиной. Цапля сидела на стойке контрольного невода, неподвижная, с втянутой в плечи надменной головкой. Да, похоже! Что-то он скажет? Мысль, которой Ольга Прохоровна боялась, мелькнула... Ни за что! Она не только не стремилась избежать того, что случилось — если случилось, а как будто ждала и хотела, чтобы все было именно так.

Просыпаясь с трудом (как всегда после снотворного, которое он принял на этот раз ночью, в неположенное время), Снегирев сквозь прищуренные веки увидел жену — и что-то непривычное мелькнуло в том, как она прошла с газетой в руках — осторожно, но быстро.

— Напечатали?

Мария Ивановна подошла и, покраснев, как девочка, поцеловала его. Опровержение было напечатано. Правда, оно было напечатано на третьей странице, мелким шрифтом, среди читательских писем. Чтобы никто не заметил. Не все ли равно? Победа!

Он сразу же решил, что прежде всего надо зайти к Сотникову — пускай подошьет к делу. Фактически это ответ на постановление бюро. Потом надо позвонить Кулябко и сделать вид, что это — работа Кулябко, хотя работа как раз не его. Надо поговорить с факультетской газетой: передовая «О подлинных и мнимых фальсификаторах». И тут уже — будьте уверены — в дело пойдет другой шрифт, покрупнее!

Он принялся за гимнастику, но сразу же бросил, потому что телефон стал звонить, как в день Нового года.

Клушин, у которого выхватила трубку кокетливо заверещавшая Клушина, Персиков, Нечаева и, совсем некстати! Ксения, которую он тысячу раз просил не звонить домой. Ксения хохотала, потому что он разговаривал с ней принужденно, как с незнакомой, и была, кажется, немного пьяна. В десять утра! Все равно, было приятно, что она позвонила.

Метакса, Коренев, рыжая, которая никак не может забыть о том, что как-то в Керчи, от нечего делать...

Он уже знал опровержение наизусть и все-таки еще раз прочел его не торопясь, внимательно, слово за словом. Оно было написано глухо. Автора выгородили. Неприятно подчеркивалось слово «невежда». Редакция сожалеет. Подлецы! Он обошелся бы без таких сожалений!

Наплевать! Опровержение есть опровержение, даже если оно написано со скрежетом зубовным. Текст забывается. Остается главное — факт. А уж он, Снегирев, позаботится, чтобы из этого факта были сделаны выводы. Где надо и такие, как надо!

Ему хотелось спросить жену, прочел ли опровержение Алеша. Он не спросил: было молчаливо условлено, что Алеша как бы ничего не знает об этой истории. Но, уходя, Валерий Павлович не выдержал и все-таки оставил «Научную жизнь» в комнате сына — не на столе, а на окне, среди других газет и журналов.

Он поехал на лекцию. Поднимаясь по лестнице, он вспомнил, что даже не перелистал конспект. Но сразу же забыл об этом. Сегодня он не сомневался в удаче.

И в молодости Снегирев почти не готовился к лекциям, но читал все-таки хорошо, стараясь передать студентам тот интерес «открытия», без которого ему самому сразу же становилось скучно. Потом осталась только умелость, подчас он начинал чувствовать, что они слушают его с напряжением. Во всяком случае, «гнать студентов на его лекции палками», как он с презрением говорил о других профессорах, не приходилось.