Константин Скворцов - Рабочее созвездие

А ведь рядом с мартеном, в двух шагах от вибрирующей стены, — молодая поросль сосняка, цветет иван-чай и зверобой.

Все по-особому в поселке… Бродят телята между цехами — мартеновским и паросиловым, где гудят котлы с паром в сотню атмосфер. А сбоку, у въезда, рушится сам собой от времени ветеран — цех демидовских времен, сложенный еще до появления кирпичной кладки из плитнякового гранита. Видать, заброшен он после войны, а сломать его недосуг — наперечет рабочие руки в небольшом поселке. Мужики все идут «к огню», как сто или двести лет назад их деды и прадеды. Оттого, видно, так крепки и статны: лесная работа — в юности, огненная — при возмужании…

Я долго бродил по заводу, заходя в кузницу, где ковали болты и скрепы, то в прокатку, где шла сутунка для Верхнего Уфалея. Заводы эти — побратимы издревле, и было приятно знать, куда пойдет какая деталь. Приятно было охладиться после мартена на ветру. Я вышел на старую ряжевую плотину, которая доживает последние полгода под охраной стальных шпунтовых стен, вбитых в насыпь. Лиственницы в три обхвата скоро будут разобраны, их кованые скрепы растворятся в печах, и исчезнет память о былом… Память об эпохе, когда вода в желобах да уголек в локомобилях делали завод маленьким суверенным государством. Когда он отдавал все, не требуя ни мазута в цистернах, ни напряжения в проводах, что летят нынче над ущельями. Неуязвим был спрятанный в горах заводик…

И снова захотелось узнать, как же все тогда было? И какая техника? И турбины? И своя электростанция? Ищу, у кого бы спросить. Не о водяных колесах демидовских, конечно, а о паровых или динамо.

Парни из паросилового аж присвистнули:

— У нас, дядя, всегда котлы на солярке — и вся любовь. А чё при царе Горохе было — нам мозги не колотит…

Это, конечно, они зря говорили! Пойдут учиться на разряд — их живехонько марки автономных машин выучить заставят. Но — новейших. А — старые?..

Я вышел на площадь, или, как ее здесь называют, на майдан. На постаменте из тесаного гранита стояла скульптура — чугунный рабочий в фартуке. У правого плеча — винтовка с примкнутым штыком. А левой рукой он прижимал кузнечный молот, вернее — его длинное молотовище. Ударная головка покоилась у его крепких ботинок. Такие и сейчас я видел на заводе — из сыромяти, на клепках… Рабочий был молод, с непокрытой головой и в блузе, распахнутой у ворота. Возвышаясь над низкими крышами поселка, смотрел он вдаль на горы.

Стукнули где-то рядом тарелки буферов. Я оглянулся.

Возле многопутья узкоколеек — таких игрушечных — таскал платформы с ломом ладный крашеный дизелек, напоминавший ярмарочную матрешку. У будки стрелочника, аккуратно побеленной и полосатой, сидел на лавке старик, держа на руках топор, как ребенка. Он был выбрит, на голове — потертая кожаная восьмиклинка с кнопочкой.

— Вы, вероятно, местный? — спросил я обрадованно.

— А как же, тутошний, — ответил спокойно старик и, предлагая место рядом, подобрал полу демисезонного, не по жаре плаща.

— Вы не помните, случайно, какие машины раньше на заводе работали? — спросил я.

— Непременно помню: «Вольф» австрийская, немецкий «Клапан» и эта… «Виктория». Только чья она — не помню. Я при ней не состоял…

Старик принялся рассказывать, не спеша указуя перстом, как и откуда привозили на завод томленые в земляных насыпях — «кабанах» дрова, как заливали станины под иноземные машины и откуда добывали ломаный камень. В его рассказе городок, словно в перспективе, оживал, и я слышал голоса рабочих, идущих босиком на укладку диковинного бетона, изумлялся терпению, с каким ставили на болты по миллиметровым допускам первые генераторы, восхищался мужеством кочегаров, которые чистили колосники от изгари, обливая себя ледяной водой. Казалось, все это было вчера — вон в том желтом домике жили отчужденно и замкнуто инженерные чины, и каждое утро на крылечке под резным навесом им чистили синие мундиры, драили до блеска медные форменные пуговицы с орлами… А рядом, на конном дворе, запрягали в лакированные пролетки кормленных отборным ячменем конторских лошадей с лоснящимися крупами.

— Я ведь сызмальства в заводе робил. Сначала — в казачках, потом на руднике. Семья у нас была большая, а я старшой. Вот я и шарыкался, пока в восемнадцатом, когда все закрутилось, не подался со всеми в красные орлы, в первый горный полк. Пять лет с ружьем отробил — до Иркутска дошел, а опосля — снова здесь. Пятеро братьев у меня погибло, один я с мальцами остался ихними… В сорок втором под Волховом — тоже делов было…