Константин Скворцов - Рабочее созвездие

Разваливая туман задним широким бортом, выплыл ведущий ЗИЛ словно пароход. Вася Брусов стоял на подножке, большой, точно статуя. Вот он оставил подножку и зашагал к машине Олега.

— Не, мужики, — сказал уверенно, — надо двойной тягой, иначе растележимся. Айдате-ка в мой салон курить, определимся, да и отдохнем перед атакой.

В рейсах у Брусова появлялись командирские нотки в голосе, и вел он себя с некоторой лихостью. В общежитии или на стоянке отряда Вася бывал тихим, неразговорчивым.

Покурили немного.

— Долго нельзя, — сказал Брусов, — желание работать пропадет. Да еще согреешься, а потом простыть можно.

ЗИЛы соединили буксирными тросами. По сигналу Васи Брусова три двигателя стали подвывать с натуги. Баврин спиной чувствовал грузовик дяди Опенышева, будто монолит из бетона.

Два коротких гудка — и пауза. Сигнал — и воет двигатель. Тянет плечи, словно Баврина запрягли и нахлестывают. Дыхание как бы пропадает, кровь долбит в виски. И вдруг мохнатое солнце, что над кабиной ведущего, подается вперед. Длинно гудит автомобиль Брусова.

Олег заставляет машину вернуться в колеи, почти глушит мотор. Смеется, вытирает лоб, будто вспотел. «Только небо, только ветер возле самого виска», — поет он, прислушиваясь к урчанию печки, и выходит из кабины, чтобы снять и увязать буксирный трос.

— Ребята! — кричит Брусов, — надо трос посмотреть, не износился ли, не порвался, а то как дернем и… будь здоров со смертельным исходом. Ты слышишь меня, дядя Опенышев? А ты — десант и гвардия? Меня слышишь?..

На подбазу Вазей они пришли из Печоры с цементом. Другие привезли химпродукт или уголь, ящики с мясными консервами. Пока дорожники пробивали зимник — колонна сосредоточивалась на подбазе. Водители жили в новом бараке, который жарко топили круглые сутки. В тундре начался буран, барак качало. Дядя Опенышев часами стоял у окна и смотрел, как ветер крутит и несет снег: днем — седой и белый, а ночами — синий или восково-желтый в свете электрических фонарей. Олег лежал на койке, дочитывал толстую книгу. Иногда откладывал потрепанный том и пел: «Только ветер, только ветер возле самого виска, лучше нету войск на свете, чем десантные войска».

— Я гвардеец ВДВ, — в который раз сообщал он Васе Брусову, — слышал, граница.

Вася отвечал, что пограничники на провокации не поддаются. Это была игра от скуки.

— Давай рассказывай, Вася, как ты без дороги вдоль границы ездил.

— Ездил, ездил, рекс ВДВ, и не оступался…

— А знаешь ли ты, Вася, что такое динамический удар?

— Ой, как метет, боже мой, — восхищенно говорил дядя Опенышев. — Эдак можно неделю и более стоять…

Баврин и Брусов переглянулись, не упустили случая разыграть дядю Опенышева. Дело в том, что пожилой шофер старался больше стоять на ремонте и меньше ходить по зимнику. Во-первых, потому, что дядя Опенышев страстно хотел сохранить автомобиль, чтобы потом работать на этом ЗИЛе до пенсии. Во-вторых, дядя Опенышев не желал, чтобы его считали дезертиром и, не дай бог, списали с зимника.

— Начальник колонны список составляет, — с нарочитым безразличием проговорил Олег. — Указание дано: учитывать все простои и поломки.

— А зачем? — встрепенулся Брусов.

— Не знаю, — пожал плечами Олег. — Начальник в тетрадке учитывает простои всех автомобилей…

— Да я не прогульщик, — забеспокоился дядя Опенышев. — Просто осторожный. В гараже про меня плохого никто не скажет.

В открытую форточку ветер кидал пригоршни жесткого снега. На раскаленных регистрах отопления снег шипел и восходил паром. Водители шутили, что кочегары на подбазе — сдельщики и получают за сожженную тонну. Чем больше нефти спалят в котельной, тем больше и получат. Двери в комнату были приоткрыты, форточки распахнуты. Дощатые стены в комнате покрывались капельками смолы, шелестели, подхваченные сквозняком, гардины.

Трое суток стонал буран, на четвертые Баврин проснулся близко к полуночи, потому что было отчаянно тихо. В комнату светил фонарь, висевший над емкостями ГСМ. Олег подошел к окну, но емкостей не было. Матовый светильник, заправленный в арматуру, как бы плыл над снеговыми откосами.

Олег закричал петухом, зажег свет в комнате. Он сказал, что хватит спать, сейчас он пойдет на родник. Хватит пить безвкусный чай из снеговой воды. И хватит томиться от безделия, надо откапывать машины. Олег оделся, сунул ноги в горячие валенки.

В поселке подбазы горели уличные светильники, прожектора, свет был в окнах жилых бараков и производственных помещений. Свежая тропа вела к котлопункту. Дышалось легко, хотя мороз был крепким. Напротив балков, в которых жили дорожники, в ряд стояли и «молотили» гусеничные машины. Окна семейного барака были под снегом до самых форточек.