Ефим Зозуля - Мастерская человеков (сборник)

Б. Арнаутская

Улица бывших экстернов и старьевщиков. Бывшие экстерны едят «пшонки», по субботам толпятся около сионистской синагоги и усиленно читают газеты. А старьевщики ходят по дворам, осматривают вещи на свет и вздыхают. На этой улице масса озабоченных и каких-то немытых лиц.

М. Арнаутская

Еще хуже. Сначала какой-то ужас: груды фруктов, доски, кнуты, ящики, могильные плиты, каменные кресты. Запах пекарен, смолы, гнилых огурцов, тесноты и грязи. На тротуарах – полуголые грязные дети; у ворот и на ступеньках толстые, грязные отвратительные бабы и старухи. Все это неопрятно ест, пьет, хрипло ругается, шевелится, копошится, ходит. Зато дальше – лучше, хотя отпечаток первой половины не совсем утрачивается.

Херсонская

Университет и студенты. Студенты и университет. Радости не доставляют ни тот, ни другой. На Херсонской студенты почему-то скучнее, чем на других улицах. Да и улица сама по себе не веселит. В ней чувствуется что-то сонное и сытое. Не оживляют ее ни трамвай, ни театр, ни библиотека, ни больница, ни университет, ни участок.

Княжеская

Улица курсисток. Почти в каждой семье сдается комнатка, или почти в каждой живет курсистка. Комнатка обыкновенно чистенькая и скромная, кровать – заботливо прибрана, и над ней висят «виды»: «Остров Мертвых» Беклина и «Меланхолия», не помню чья, изображающая полуодетую девушку с руками на пояснице, стоящую на рассвете у окна… Кажется, этот «Остров Мертвых» с этой неизменной «Меланхолией» висят и над всей узкой, скромненькой и прибранной Княжеской улицей – этой серенькой улицей маленькой комнатной тоски.

Улица Гоголя

Милая, красивая улица. И самая тихая: на ней нет ни одного ресторана. По ней иногда гуляют непонятные, неудачливые, но чувствующие красоту люди. Примыкающий к ней Сабанеев мост, высокие стильные здания, заколоченные окна толстовского дома, тишина и густые деревья – все это действует почти всегда умиротворяющее и тихо будит больную обиженную мечту.

Московская

Пересыпь. Тут уж совсем иной стиль. Широкая, безалаберная, незастроенная, полупустынная. Заводы. Мельницы. Странные дома. Странные люди. Полудикие лица. Беспрерывное движение: на странных грязных кибитках едут куда-то, поджав под себя ноги, какие-то бабы, мужики. Они страшно здоровы и, должно быть, по-звериному жестоки и наивны. От домов пахнет скверной пищей… Скучно!

Прохоровская

А это – Молдаванка. И еще целый ряд улиц: Мясоедовская, Болгарская и т. д.

То же впечатление полудикости, заброшенности. Жалкие парикмахерские. Комичные франты. Дикие парни с надвинутыми на глаза фуражками. Разбитные девушки. Грязные полуголые дети. И все это живет, движется, дерется, смеется, смотрит на все новое жадными горящими готтентотскими глазами.

Всюду торгуют, божатся, не доверяют. Под деревьями часто валяются пьяные. Им растирают уши или тащат на дрожках в полицию.

Кладбищенская

Довольно веселая, живая улица, с трамваем, освещением и т. д.

Но на ней есть несколько типов тихих сумасшедших. Один из них, старик, наиболее характерен. Он всегда спокоен и еле заметно улыбается в усы. С утра до вечера он на улице и с неизменной своей полуулыбкой провожает похоронные процессии. Проводит одну, возвратится, по дороге встретит другую и – опять. И так изо дня в день.

И, мне кажется, этот старик несет в себе душу этой улицы.

Елисаветинская

Тихая, «аристократическая» улица. И по ней идет трамвай, но оживления, как и на Херсонской, нет. Все почему-то кажется, что на ней живут одни вдовы и сдают комнаты солидным жильцам.

Глухая

Улица красных фонарей, бурного веселья, и неожиданных встреч: отцов с сыновьями, учеников с воспитателями и т. д. и т. д.

Одна из «искреннейших» улиц в Одессе.

Для института благородных девиц подходит мало.

Но на ней, кажется, и не собирается никто строить этот институт.

Одесса, август 1913 г.