Борис Пильняк - Том 1. Голый год

К этому времени ситуация вокруг имени Пильняка сложилась таким образом, что он оказывается в роли вечно виноватого и ему приходится бороться за возможность публиковаться. Ему не остается места в стране. Работать, думать и жить становится все труднее. Все сильнее давит пресс диктатурного режима, все чаще ему приходится защищаться и обращаться напрямую к лидерам государства. Письма к Сталину и Кагановичу говорят о том, что и это он делал с достоинством уважающего себя и знающего себе цену писателя. Получив от Сталина разрешение на выезд, в 1931 году Пильняк уезжает в Америку, а затем в 1932 году – в Японию и пишет романы «О’кэй. Американский роман» и «Камни и корни».

В 1933 году Пильняк женится в третий раз на грузинской актрисе К. Г. Андроникашвили, в октябре 1934 года у него рождается младший сын Борис. Об этом периоде зрелости, новых надежд на будущее и о своей любви он пишет роман «Созревание плодов» (1935). Несмотря на его попытку в романе «Созревание плодов» взглянуть на социалистическое развитие как на процесс созидательный а полномасштабный, Пильняк так и не смог отвернуться от той России, которая никак не укладывалась в отведенные и определенные ей коммунистами рамки. В 1933 году Пильняк довольно точно выражает создавшуюся в стране ситуацию: «Я понял, что сейчас надо идти с большевиками, а если не пойдешь с большевиками, удочки надо сматывать, иначе ничего не получится» [21] Выступление Б. Пильняка, приведенное И. М. Гронским на II пленуме Оргкомитета ССП СССР 1933 г. // Литературная газета. № 11 (239). 5 марта. .

И все-таки он до последней минуты, в ожидании ареста, не перестает повторять: «Я наблюдатель. Партия сама по себе, я сам по себе. В партии у меня есть знакомые и незнакомые» [22] 25 января 1937. Заседание Президиума Правления ССП СССР «О процессе фашистско-троцкистской банды» // РГАЛИ, Ф. 631, Оп. 15, ед. хр. 168. .

В 1935 году выходят два его последних прижизненных сборника произведений – «Избранные рассказы» и «Рождение человека». Эти книги, несмотря на сложившуюся к этому времени в стране и вокруг него, в частности, обстановку – так же интересны и последовательны в творческом развитии писателя, как и его более ранние произведения. Его надеждам не суждено было сбыться – больше прижизненных изданий произведений Пильняка не выходило, его перестали печатать, если не считать отдельные редкие публикации в журналах, общение с ним становилось опасным, некоторые считали его арестованным, а он все больше ощущал себя загнанным в угол.

Иллюзий по поводу своего будущего в стране он не строил. И тем не менее, не переставал повторять: «Считал и считаю до сих пор: звание писателя аналогично званию геолога, писатель, как геолог, должен ходить в неоткрытые земли, пространства, ощущения, мысли и открывать их, как это делают геологи, – и делается это не только содержанием, но и формой, тем инструментом, который находится в руках у геолога; о „содержании и форме“ у человечества идет давнишний спор <���…> что касается меня, то я, за очень малыми исключениями, всегда брал материалом для себя современность, не боясь темы и доводя ее зачастую до того сегодняшнего дня, когда заканчивался мой рассказ, – не боясь темы, отправляясь в неизученность, придумывая новую форму – и ошибаясь поэтому иной раз» [23] Стенограмма заседаний Президиума Правления ССП СССР по обсуждению творческого отчета Б. Пильняка и др., 28. X. 1936 // РГАЛИ. Ф. 631. ОП. 15 Ед. хр. 75. Л. 64-143. .

25 января в страшный 1937 год на общемосковском собрании писателей с повесткой «О процессе фашистско-троцкистской банды предателей Пятакова, Радека, Сокольникова, Серебрякова и их многочисленной шайки» Б. Пильняк делает Заявление, в котором опять повторяет:

«Наше оружие, товарищи, – слово <���…> наше уважение к тому или иному писателю, к тому или иному писательскому времени и поколению в очень большой степени определяется тем, как писатель и писатели несут или несли свое оружие, как его берегут и употребляют. В арсенале слов решающим является точность, правдивость и тон слова. Во всяком случае мы не уважаем тех писателей, слово которых бегает туда и сюда, хочет быть всюду. Когда мы говорим, что завтрашнее слово отменит с легкостью необыкновенной сегодняшнее слово писателя, и, мы знаем, что литератор, который не то чтобы легковесничал со словом, но который не честен со словом, то есть пишет одно, а думает другое, такой литератор не может быть писателем по существу нашей профессии» [24] РГАЛИ. Ф. 631. ОП. 15. Ед. хр. 212. Л. 38–39, 50–54. .